Автор: В третьей публикации из цикла «Особенности национального перевода» отец Виктор Жук, SJ обращается к Евангелию от Иоанна, которое сильно отличается от остальных по стилю. Какие слова использует евангелист, чтобы описать чудесные деяния Иисуса, и насколько точно выражает его замысел наш Синодальный перевод?
В Евангелиях встречаются разные слова для обозначения деяний, которые совершал Иисус своей божественной силой. Dýnamis, обозначающее «сила, власть, проявление силы» – cлово, чаще всего употребляемое в синоптических Евангелиях (напомним, что Матфея, Марка и Луку принято называть «синоптиками», т.к. в их книгах «один взгляд», т.е. подобная перспектива, в то время как Иоанн довольно сильно отличается от остальных по стилю). Например, «не совершил там многих чудес (dynámeis) по неверию их», – говорится о посещении Иисусом Назарета (Мф 13:58). Это слово практически не встречается в четвертом Евангелии: здесь проявления особой силы Иисуса обозначаются словом sēmeîon, основное значение которого – «знак, знамение»: «Так положил Иисус начало чудесам (=знакам, sēmeíōn) в Кане Галилейской» (Ин 2,11). Этим словом пользуются и евангелисты-синоптики, чаще всего в негативном контексте: «знамения» хотят и требуют от Иисуса книжники и фарисеи как доказательства Его особого посланничества (например, Лк 11,16). Кроме этих двух слов несколько раз встречается также выражение térata («чудо, нечто необычное»), всегда во множественном числе и вместе с одним из двух вышеупомянутых.
Синодальный перевод и в синоптических Евангелиях, и в четвертом Евангелии по отношению к деяниям, совершенным Иисусом, за редким исключением использует слово «чудо, чудеса». «Знамение» применительно к сверхъестественной силе Христа в Синодальном переводе как правило имеет негативный оттенок: оно означает требование доказать Его происхождение. Создается впечатление, что при помощи этой разницы между «чудом» и «знамением» в переводе авторы хотели разграничить позитивный и негативный контексты речи об особой силе Христа. Однако перевод греческого sēmeîon в Евангелии от Иоанна посредством того же слова, что и у остальных евангелистов, заставляет упустить важный аспект стиля этой книги.
Как известно, этот самый поздний рассказ о жизни и Пасхе Христа, в отличие от других, содержит лишь несколько примеров исцелений и других проявлений мессианской власти Иисуса. Зато, за редким исключением, каждый из рассказов сопровождается длительным комментарием, который разъясняет глубокий смысл произошедшего, указывая на различные аспекты миссии и личности Христа. Например, после умножения хлебов (Ин 6) следует длинная речь Иисуса о «хлебе жизни»; в случае воскресения Лазаря (Ин 11) всё драматичное повествование постепенно раскрывает сущность Христа как «Сына Божьего, грядущего в мир» (11,27), имеющего власть над смертью. Евангелист Иоанн, движимый Духом, в своем повествовании идет «вглубь», а не «вширь», и погружает читателя в тайну идентичности Христа. Поэтому использование слова sēmeîon Иоанном имеет очень конкретную цель: показать, что действия Иисуса и их плоды указывают на нечто большее, являются знаком иной, более глубокой реальности.
Можем вкратце рассмотреть, как это происходит, на примере знака умножения хлебов. Рассказ об этом событии содержится во всех Евангелиях, однако, только Иоанн сопровождает его проповедью Иисуса, которая раскрывает смысл произошедшего. На следующий день после чудесного умножения хлебов Господь упрекает нашедших Его за то, что они ищут Его, не следуя вере, а потому что насытились накануне и желают всегда иметь доступ к такому источнику пищи (6,26; ср. 6,15), т.е. обращают внимание на внешний, мирской аспект события. Далее разговор постепенно сосредотачивается на том, что же есть истинная небесная пища: хлеб жизни – это сам Христос, который положит жизнь Свою за жизнь мира (6,51). Слова Иисуса явно отсылают к Евхаристическому Таинству, в котором совершается память жертвы Спасителя. Также и в других Евангелиях в рассказе об умножении хлебов содержатся отсылки к жестам Тайной Вечери (прежде всего, в словах «благословил», «преломил» и «подал ученикам», ср. Мф 14,19), однако, только на страницах четвертого Евангелия столь подробно исследуется глубинный смысл знака с хлебами.
Иначе разницу между перспективой Иоанна и остальных евангелистов можно пояснить при помощи различия между двумя греческими глаголами-синонимами, имеющими значение «смотреть, видеть». Глагол blépō, который чаще всего используют синоптики, обозначает привычный акт использования зрения, как органа чувств. Этот глагол встречается и в Евангелии от Иоанна, но чаще там находим слово theoréō, которое подразумевает внимательное всматривание, вникание. (Производное слово theoríа, которое в современных языках приобрело иное значение, в терминологии греческих Отцов Церкви значит «созерцание».) Автор четвертого Евангелия приглашает именно к созерцанию, к вниканию в смысл происходящего, к тому, чтобы по-настоящему проникнуться событиями, в центре которых находится Христос.
Стоит также добавить, что и в синоптических Евангелиях рассказы о чудесных делах Иисуса содержат отсылку к чему-то большему, чем просто внешние факты, какими бы удивительными они ни были, а именно, к вере. Многократно слышим в Евангелиях, как Иисус обращается к тем, кого Он облагодетельствовал Своей силой, со словами: «Вера твоя спасла тебя» – к женщине, страдавшей кровотечением (Лк 8,48); к исцеленному прокаженному, единственному, вернувшемуся поблагодарить (Лк 17,19); к бывшему слепому у врат Иерихона (Лк 18,42)… Главное – это не исцеление само по себе, а то, каким образом восстанавливается и укрепляется связь человека с Богом через посредничество Христа. Евангелист Иоанн развивает и углубляет этот момент, снова и снова свидетельствуя, что именно Иисус – средоточие Божьего действия на благо человека и единственный Посредник для Божьей благости, не имеющей границ.
В двух современных переводах – РБО и под редакцией Кулакова – слово sēmeîon в четвертом Евангелии приводится как «чудесный знак» и «чудесное знамение» соответственно. Возвращаясь к двойственности значения слова «знак, знамение», укажем на тот факт, что и некоторые другие важные термины в Священных Писаниях имеют двойное значение и требуют усилия по интерпретации в соответствующем контексте.
Например, слово «мир» (kósmos) у Иоанна означает и ту совокупность благого творения, исшедшего из рук Творца, и то же творение, пораженное грехом, отвергающее свет и Бога и нуждающееся в искуплении. Оттенки этих смыслов очевидны в Прологе к Евангелию (1,1-18), особенно в стихе 10: «В мире был [Свет истинный], и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал».
Другой пример – слово «плоть» (sárx). Оно может иметь вполне нейтральное значение как физический, видимый аспект человеческой природы: например, таков смысл слов Иисуса Петру: «Не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой…» (Мф 16,17). В подобном значении у Иоанна в 17,2: «Ты дал Ему [Сыну] власть над всякою плотью…» (Кстати, в переводе РБО в первом случае «плоть и кровь» переведена как «люди», во втором – как «все живущие»). У апостола Павла это же слово нередко употребляется в том же нейтральном значении, но часто оно приобретает негативную коннотацию, как то, что противостоит Духу Божьему и духовной составляющей человека: «Помышления плотские суть смерть, а помышления духовные— жизнь и мир» (Рим 8,6; см. также стихи до и после).
Таким образом, и слово «знак» в зависимости от контекста требует правильного восприятия со стороны читателя: идет ли речь о том, что уже явлено как знамение Божьего величия и благости, или же о требовании доказательств Божьей силы, чаще всего в своекорыстном интересе.
Завершим наше размышление указанием на интересную черту Евангелия от Иоанна. Дважды евангелист поясняет читателю, что «много и других чудесных знаков (sēmeíōn) явил перед Своими учениками Иисус» (Ин 20:30, пер. РБО; ср. 21,25), те же, что записаны – «чтобы вы поверили, что Иисус — это Помазанник, Сын Бога, и чтобы, поверив, вы благодаря Ему обрели жизнь» (Ин 20:31, пер. РБО).
Примечательно, что автор напрямую обращается к адресатам своего Евангелия, веря, что его свидетельство о Христе имеет силу пронизывать время и пространство. В самом последнем же стихе Иоанн использует гиперболу, утверждая, что «если бы все это [деяния Иисуса] записать по порядку, во всем мире не хватило бы места для такого количества книг» (21:25).
Такой загадочный финал заставляет читателя задаться вопросом: что же это за огромное количество дел Иисуса, которое никак не записать и нигде не поместить? Говорит ли автор о том, что ограничено моментом написания Евангелия, или же здесь звучит приглашение увидеть (theoreîn) чудесные знаки, которые совершает Христос во все века, в том числе и во время жизни читателя – твоё и моё? Ответ за нами.
о. Виктор Жук, SJ
Изображение: bestarts.org
