Игорь Любимов: “Бог изначально начертал весь мой путь”

Герой очередной публикации из цикла «Церковь с человеческим лицом» – католик из Тулы Игорь Любимов. О советском детстве и юности, о журналистской карьере и о встрече с Католической Церковью, которая изменила всю дальнейшую жизнь, он рассказал Ольге Хруль.

1. Детство

Не могу сказать, что я вырос в верующей семье. Мама – из православного рода, а по линии отца, которого рано лишился, были католики.

Бабушка в годы первой мировой войны возглавляла общину сестёр милосердия, занимавшую часть дворца графини Бобринской в Богородицке под Тулой. По рассказам бабушки, это была добрая и верующая женщина, чья родословная восходила к Екатерине Второй. Иногда они коротали вечер в беседе за чаем после трудового дня. Возможно, с графиней связано появление тогда в нашей семье старой простенькой иконы Богородицы с Иисусом, потемневшей от времени. Но я ни разу не видел, чтобы бабушка перед ней молилась. В советские годы икона хранилась в запертом ящике секретера, а позже её взяла тётя Мария, старшая сестра мамы. Она ходила в православную церковь и держала у себя молитвенники, в которых я ничего не понимал. И Бог на обложках казался мне страшным и грозным.

И так же не могу сказать, что вырос в атеистической семье. В детстве я ни разу не слышал богохульных разговоров, нападок на религию и Церковь, насмешек над чувствами верующих. Просто эта тема НИКОГДА не присутствовала в общении с близкими. А мои наивные вопросы деликатно переводились в другое русло. В нашей интеллигентной семье, где я был единственным ребёнком, хранилась большая библиотека, часть которой досталась мне. Но в ней в ту пору не было Библии и “церковных книг” и моей катехизацией никто не занимался.

Позже узнал, что родители не стали меня крестить, когда я появился на свет в 1959 году. Понимаю их. В советское время вера была объявлена врагом идеологии, насаждаемой правящей партией. Многие церкви были закрыты, варварски разрушены, священники – репрессированы, свобода совести отсутствовала. Мама работала зав. отделом в партийной газете, а папа возглавлял отдел культуры и спорта в органе власти. Из-за крещения сына они могли не только потерять работу, но и вызвать разного рода преследования. Но при этом, повторю, никогда не нападали на веру и Церковь. Уже взрослым я поблагодарил маму за то, что оставили мне выбор конфессии и обряда для принятия Крещения…

Помню случай в школьные годы, когда “церковная тема” вдруг коснулась меня в уродливой форме. Накануне православной Пасхи ребятам из нашего класса дали комсомольское задание –  поздно вечером встать на дежурство недалеко от входа в церковь и записывать фамилии вхолящих на службу, если среди них окажутся наши школьники и члены их семей. Список потом поступал директору. Когда шёл из школы домой, настроение было подавленное. Чувствовал, что мне это не по душе. Мама заметила моё состояние и спросила, что случилось. Рассказал ей о задании и своих сомнениях. Мама, подумав, ответила: доносительство – плохой поступок, он может причинить зло другому человеку, заставить его страдать и унижает достоинство того, кто это делает… Я был рад, что она меня поняла. В итоге я остался дома. А маму ждал трудный разговор с директором школы и парткомом. Пришлось сказать, что я плохо себя чувствовал. В известном смысле это было правдой…

В последние годы жизни мама обрела веру. Пока могла, ходила в церковь, в доме появились иконы. Даже будучи очень больной и прикованной к постели, она тихо молилась и беседовала с Богом. За несколько дней до кончины её исповедовал и соборовал православный священник.

2. “Роман” с Польшей

Католичество заинтересовало меня в 17 лет. Именно тогда начался «роман» с Польшей, повлиявший на всю дальнейшую жизнь. В те годы комсомольских активистов нередко награждали  поездками в соцстраны. Такая «участь» постигла и меня. Недельная путёвка в Польшу – предел желаний для паренька, мечтавшего увидеть мир, в котором даже эта страна во главе с товарищем Эдвардом Гереком казалась настоящей «заграницей»! Сначала, естественно, бумажная канитель, воспитательная «беседа» с товарищем из «первого спецотдела», инструктаж в горкоме комсомола на тему поведения в другой стране. «Загранпаспорта получаем в Бресте, с собой взять не больше 30 рублей для обмена на злотые, не отставать от группы, в костёлы не входить…”. Два последних замечания оказались не для меня.

Варшава, Краков, Люблин. Средневековые улочки, где время словно остановилось, красивые замки, дворцы и музеи, частные магазинчики (по-польски – “склепы”), “Битлз” и “Пинк Флойд”, звучавшие по радио в отеле, фильмы Хичкока в кинотеатрах… Масса новых впечатлений буквально обрушилась на юного комсомольца. И, конечно же, костёлы, “запретный плод”. Казалось, они на каждой улице. С элементами готики, барокко, смешанных стилей. Строгие, торжественные и наоборот, изобилующие декоративными нюансами. На пешехоных экскурсиях мы часто проходили мимо них.  Из открытых дверей порой доносились звуки органа. Хотелось замедлить шаг, остановиться, замереть, погрузиться в этот волнующий душу мир… Почему-то при каждой такой мимоходной встрече начинало сильнее биться сердце и какое-то неведомое чувство отзывалось в нём в унисон мелодии органа. И всё больше росло желание переступить порог…

Оно осуществилось в Кракове. После осмотра соляной шахты Величко нам дали свободное время до ужина. Пользуясь общей суматохой, я тихо улизнул из отеля и пошёл к Рыночной площади. Из Мариацкого костёла выходили люди, доносились звуки органа. Я вошёл и сел на лавочку, поражённый красотой и величием внутреннего убранства.  И когда заиграл орган, снова испытал щемящее чувство в груди, какую-то  непонятную тоску, которая постепенно сменилась радостным ожиданием чего-то чистого и светлого впереди…

Позже я узнал эту мелодию – токката и фуга ре-минор Баха.

Выйдя из костёла, обнаружил с другой его стороны церковный магазинчик под названием “Veritas” (“Истина” – лат.). Мой взор сразу остановился на распятии с круглой подставкой. Красивый металлический крест с чёрным фоном в центре, на котором – фигурка Иисуса Христа. Эта была любовь с первого взгляда. Я понял, что не уйду без него. Старичок за прилавком удивился, услышав по-русски вопрос о стоимости. Оказалось, треть моего обменного бюджета. Но я готов был выложить всё. Старичок улыбнулся и пошёл в кладовую. Вернулся с пустыми руками – осталось только одно распятие на витрине. Это тоже был  знак, как теперь полагаю. Последнее распятие досталось мне. На прощанье старичок что-то сказал мне на польском. Потом я перевёл: “Да благословит тебя Бог!”.

Тяжеловатый крест высотой 25 см удалось незаметно пронести в номер отеля. К счастью, мои соседи ещё не вернулись после поиска джинсов. Тревожило одно – как провезти “запретную” покупку через брестскую таможню. Бережно обернул распятие в старую футболку и спрятал на дно чемодана. Когда на обратном пути в купе поезда вошли проверяющие и попросили всех открыть свой багаж, мой чемодан остался нетронутым. Тоже считаю это знаком свыше!

Мама удивилась моему польскому “сувениру”, но не стала ругать. Попросила только не ставить его на самое видное место. С тех пор это распятие всегда со мной. Уже намоленное и слегка потемневшее от времени. Оно и сегодня стоит на домашнем “алтарике”, сопровождая мою молитву.

А “роман” с Польшей сулил продолжения. В комсомольском возрасте ещё три раза доставались “горящие” путёвки за границу. И всегда выпадала именно Польша! В этих поездках непременно тайком посещал костёлы и привозил то нательный крестик, то маленькую иконку Ченстоховской Богоматери. В последнее посещение туристом, когда страной правил генерал Ярузельский, удалось впервые присутствовать на Святой Мессе в одном из костёлов Гданьска. Я ничего не понимал из Литургии, но чувствовал, что для меня это не чужое, что Бог, возможно, есть, если в Него верят и молятся столько людей, в том числе молодых. То, что оставила во мне та первая Месса, можно передать одним словом: “смятение”.  Вся моя советская идеологическая подковка в тот день дала глубокую трещину. А может, раньше, когда “героически” вывез из Польши распятие?..

Моё растерянное лицо привлекло внимание молодого поляка. Войтек немного говорил по-русски. После службы провёл меня по храму, объяснил, как мог, назначение алтаря, части Мессы и действия священника на ней, показал скульптурные изображения Марии и святых. Трудно было переварить сразу столько информации! Когда мы вышли, он подвёл меня к яркому церковному газону. На нём, оказывается, тоже скрывалась символика. Бело-красные цветы, созвучные польскому флагу, образовывали слово «Solidarność» («Солидарность») – название оппозиционного властям профсоюза во главе с Лехом Валенсой, будущим президентом Польши. И я тогда впервые услышал о Катыни. Прощаясь, мы обменялись адресами и много лет переписывались. В память о первой Мессе Войтек подарил мне фотографию недавно убитого милиционерами священника Ежи Попелушко, смело обличавшего в проповедях тогдашний строй. Надо ли говорить, как повлияла на меня та последняя турпоездка на родину Шопена!

В последующие годы интерес к католичеству несколько утих из-за новых событий в моей жизни. Хотя по крупицам что-то где-то читал и узнавал. Определённую информацию можно было почерпнуть, как ни странно, из идеологических изданий, если не брать во внимание расставленные акценты. Так произошло, например, когда в руки попала брошюра «Католичество», выпущенная в серии атеистической литературы. Да-да, читать «между строк» мы уже научились…

3. Журналистская карьера

После окончания факультета журналистики Воронежского госуниверситета в 1989 году начал работать в тульской областной газете «Молодой Коммунар». Попал в отдел учащейся молодёжи, а вскоре стал редактором отдела политики и политобозревателем. Время было интересное, страна бурлила. Многие понимали, что эпоха КПСС вот-вот накроется и горбачёвская «перестройка» вряд ли спасёт агонизирующий социализм. Газета взяла курс на критику строя и всей системы власти, вела полемику с партийными функционерами, поддерживала набирающего влияние Ельцина и первые ростки демократии. Обкомы партии и комсомола ещё действовали, но уже не могли помешать нашим смелым публикациям.

Работа и дух перемен целиком меня захватили. В 6 утра я уже был в редакции и готовил материал в номер. Потом — встречи с «новыми» политиками, журналистские расследования, митинги на площади Ленина, тусовки начинающих демократов… Домой попадал ближе к ночи. Запомнились встречи с Ельциным, Жириновским, Лысенко, Заславским, другими деятелями, чьи имена были на слуху.

В дни августовского «путча» 1991 года газета выступила против Янаева и его сподвижников, призывая поддерживать Ельцина. Вместе с двумя депутатами я ездил в воинские части, включая знаменитую десантную дивизию генерала Лебедя. Мы беседовали с офицерами и уговаривали их оставаться в казармах, не выводить войска и танки на тульские улицы. В одной части нас несколько часов продержали ночью под арестом. Потом отпустили. В 1992 году указом уже президента Ельцина несколько туляков, в том числе меня, единственного журналиста, наградили правительственной медалью «Защитнику свободной России». Вышел скандал, потому что я отказался получать награду. К тому времени пришёл к мысли о том, что августовские события были большой мистификацией правящих элит. Недавно в интернете увидел официальный список всех награждённых и в нём — свою фамилию. Медаль, оказывается, до сих пор ждёт меня в мэрии Москвы.

Всё чаще стал писать о проблемах простых людей. Мы собирали вещи для многодетных семей, проводили другие акции такого рода. Газета раскупалась мгновенно. Спустя год меня наградили первой премией Союза журналистов «за цикл публикаций в защиту социальной справедливости»…

Журналистская карьера складывалась успешно. Кто-то уже прочил меня в депутаты гордумы.

А польское распятие дома тихо и деликатно ждало своего часа. И вот он пробил… 

4. Встреча с храмом и начало пути в Церкви

Помню осенний день 1992 года. Шёл по улице Льва Толстого на какую-то рабочую встречу. Столько раз доводилось проходить здесь, но в тот день почему-то остановился возле красивого здания с элементами готики. Это был католический храм. Вывеска гласила: «Лаборатория судебной экспертизы». И снова нахлынуло щемящее чувство с непонятной тоской, как когда-то в Кракове. Весь вечер облик здания не выходил из памяти. На следующий день вместо того, чтобы идти на депутатское заседание, отправился в госархив и погрузился в изучение немногих оставшихся документов о тульских католиках прошлого. На обратном пути уже специально свернул к зданию храма, чтобы немного отрешиться от суеты и побыть наедине со своими мыслями. Уходя, украдкой перекрестился, как научил меня Войтек. Не знаю, зачем.

Жизнь пошла в другом направлении, набирая обороты. Словно кто-то невидимый взял меня за руку и повёл новой дорогой. Это не было принуждением. Во мне росла потребность довериться этому провожатому и больше никуда не сворачивать.

Вскоре увидела свет моя статья “Легко ли быть католиком в Туле?”. Заодно сделал сюжет для тульского телевидения о нашем храме. Первым откликнулся студент католик Дмитрий Марсов, мой будущий крёстный. Мы решили попробовать найти местных католиков и возродить приход. Через газету я пригласил их откликнуться, сообщил свои координаты. И сработало! В моём рабочем кабинете в редакции “МК” на ул. Фридриха Энгельса больше года по средам собирались первые верующие. Сначала человек 10. Мы молились, как могли, общались, строили планы. Кто-то потом уехал, стали приходить новые люди. Среди них были ветераны прихода Т. М. Кикиджан и А. Стирбис.

В этот период, когда пришло осознание, что без Бога жизнь не имеет смысла и только в Нём, в Его безграничной любви истинное спасение, стал задумываться о необходимости крещения. В том, что это католичество, сомнений не возникало. Всеми предшествующими событиями я внутренне давно сделал выбор.

В храме Св. Людовика в Москве встретил о. Виктора Вороновича. Он доброжелательно выслушал меня и мы ещё долго беседовали после Мессы, на которую я остался. Его не удивило, что в 33 года я не был крещён. Прекрасно понял мою ситуацию. О. Виктор стал первым католическим священником в моей жизни, и я благодарен ему за чувство такта и духовную поддержку моего  решения принять католичество. В тот же день он записал меня на катехизацию к монахине из Словакии с. Богдане, будущей крёстной.

Раньше мне приходилось работать даже по воскресеньям, такова участь журналиста. Но теперь воскресный день стал для работы неприкосновенным. Вставал в 5 утра и полусонный спешил на московскую электричку, где досыпал. Потом – храм Св. Людовика, Месса с о. Виктором и полтора часа катехизации.

Так продолжалось больше полугода. В какой-то момент понял, что физически устал совмещать работу и поездки в Москву, времени на отдых совсем не оставалось. Однажды после Мессы прошёл в ризницу к настоятелю храма о. Антонию Гею и смиренно попросил его ускорить крещение. Он в ответ спросил с серьёзным выражением лица: “А вы можете объяснить, что такое общение святых?”. Понял, что прокололся. В храме с расстроенным видом подошёл к о. Виктору и всё рассказал. Он улыбнулся: “Сейчас у вас занятие с сестрой, попрошу её взять эту тему. А в следующее воскресенье будьте готовы – на Мессе в присутствии всех преподам вам таинство Крещения”. Вот таким запомнил о. Виктора Вороновича.

Через неделю на воскресной Мессе я стал католиком. Самое важное событие в моей жизни произошло в 1993 году! Благодарение Богу! Через несколько лет у стен тульского храма Владыка Тадеуш Кондрусевич совершил таинство Миропомазания для группы наших прихожан,  среди которых был и я.

Пока шла подготовка к крещению, продолжались наши молитвенно-организационные встречи в редакции “МК”.  И вот, 22 октября 1993 года отдел юстиции зарегистрировал тульскую католическую общину. Первым настоятелем стал о. Януш Мороз, францисканец из Польши. Он поселился на съёмной квартире. Для воскресной Мессы арендовали помещение в клубах и ДК. Первая Святая Месса прошла 6 февраля 1994 г. во Дворце культуры оружейного завода.

О. Януш, как магнитом, притягивал к себе людей. Побеседовать с ним и послушать его пение под гитару приходили молодые люди разных конфессий. Его любовь к Богу и сила веры передавались окружающим. Он сразу начал налаживать молитвенную жизнь в приходе. Вечером любил иногда погонять мяч с мальчишками во дворе. Встречи и чаепития проходили в квартире о. Януша. Здесь же отмечались наши праздники и маленькие события.

В последующие годы тульские католики активно боролись за возвращение храма, писали обращения в разные инстанции, в том числе президенту. В ответ получали отказ или отписки. В июле 1994 г. приходу вместо храма передали маленький гараж, пристроенный к церковной стене. Своими силами и с помощью польских строителей, работавших под Тулой, гараж превратился в Римско-католическую часовню. Почти на 10 лет она стала домом для общины, местом проведения Святых Месс и богослужений. Нас в шутку назвали “гаражным поколением”.

Я продолжал работать в газете и даже использовал свои возможности, чтобы рассказывать тулякам о католической вере. Сообщал о наших значимых праздниках, традициях и постоянно поднимал вопрос о возвращении здания храма. Удивительно, но руководство мне не мешало.

Жизнь журналиста теперь протекала на “два фронта” – основная тематика по контракту и главная для меня и моей души – церковная. Постепенно первая всё больше становилась чужой. Особенно когда начала процветать “заказная” журналистика, и некоторые коллеги взахлёб делились, кто из кандидатов в депутаты им больше заплатил во время выборной кампании. А меня всё время тянуло в церковь, в родной приход. Постоянно был на связи с о. Янушем, заходил к нему на чай после работы. Вместе молились, и он давал мне причастие.  Воскресенье стало для меня святым днём, потому что совершалась главная Месса недели. Никакой работы для газеты, хотя редактору это не нравилось.

5. Вопрос о призвании

Однажды вечером пришёл к настоятелю и сказал, что больше так жить не могу. Церковь, приход заняли главное место в моей жизни и личном общении. Мысли постоянно возвращались к приходским делам, и всё время тянуло в наш “молитвенный гараж”, где во время Мессы я уже был министрантом. Кстати, в период катехизации познакомился с пожилым министрантом храма Св. Людовика паном Генрихом. Наблюдая за его действиями при алтаре, в которых проявлялась сильная вера и преданность Церкви, за тем, как он мог быть строгим, если замечал какой-то непорядок, проникся к нему глубоким уважением. Именно пан Генрих своим примером вдохновил меня на служение министрантом, которое продолжается и сегодня.

Выслушав меня, о. Януш произнёс в ту пору загадочное слово “призвание”. И предложил поговорить с о. Григорием Цёрохом, руководителем францисканцев в России. Мы встретились в Москве, и о. Григорий пригласил пожить в их монастыре, немного отведать монашеской жизни.

Но сначала надо было определиться с работой. Мама, сама журналист, и друзья пребывали в шоке от моего решения оставить успешную карьеру, чтобы стать католическим священником. Именно об этом думал всё последнее время. Росло желание ответить “да” на призыв Бога, который слышал в своём сердце, и пойти за Ним, куда Он меня поведёт. Близкие этого не понимали и советовали хотя бы взять длинный отпуск за свой счёт, чтобы, по их мнению, “было куда вернуться”.

Но я уже был готов к тому, чтобы кардинально изменить свою жизнь и оставить всё, чего достиг. Навсегда подвести черту под светской журналистикой, которая утратила для меня интерес и притягательность. С радостью в душе написал заявление об уходе из редакции. С тех пор ни разу не пожалел об этом решении. Приятно, что новые друзья-прихожане меня поддержали, в том числе молитвой. А мама… Это был замечательный человек, настоящий Друг. Она, конечно, очень переживала, но сказала: “Я приму любой твой выбор, лишь бы ты был счастлив. В добрый путь!”.

У францисканцев провёл несколько месяцев. Увидел, как много они делают для Церкви, служа Богу и людям.

В тот период состоялось моё знакомство с легендарным доном Бернардо Антонини, священником из итальянской Вероны, который внёс неоценимый вклад в развитие католичества в России. О. Григорий, помня о моей профессии, попросил помочь дону Бернардо написать доклад для епархиальной конференции, посвящённой Второму Ватиканскому Собору.

Мы уединились в классе колледжа Св. Фомы и приступили к работе. Скромность, доброжелательность и личное обояние этого человека сочетались с невероятно кипучей энергией, перед которой ничто не могло устоять. Никогда ещё мне не было так сложно писать текст! После очередного записанного мной предложения с редакторской правкой дон Бернардо вскакивал со стула и буквально бегал по комнате, жестикулируя и что-то возбуждённо рассказывая. Волна воспоминаний уносила его всё дальше от того момента, на котором мы остановились. “А знаете, Игорь, как люди приветствовали папу на улицах Рима после завершения Собора, сколько было эмоций, радости! Я сам шёл тогда по улице…”.

Спустя пять часов доклад был готов и докладчик энергично пожал мне руку. После конференции о. Григорий сказал мне с улыбкой: “Дон Бернардо, как всегда, выступил ярко и на одном дыхании, почти не заглядывая в доклад. Он просил передать, что доволен вашим сотрудничеством и ещё раз благодарит”. Счастье встречать таких людей на своём пути, как дон Бернардо и о. Григорий Цёрох! А сколько подобных встреч ждало впереди!

Материал подготовлен Ольгой Хруль

Читать целиком: Хор Cantico

Фото обложки: о. Сергей Тимашов