Лидия Волкова: “Слава Богу за всё: за скорбь и за радость”

Она бывает в храме в «бабушкин день» – по воскресеньям. И, если позволяет здоровье, по праздникам и даже в будни. Лидия Петровна молилась в детстве каждый день, а впервые в католический храм попала только через много лет благодаря командировке в Каунас. Уже во время перестройки она сама нашла храм святого Людовика в Москве. О своей жизни и вере Лидия Петровна рассказала Ольге Хруль в рамках проекта «Церковь с человеческим лицом».

Родилась я 24 октября 1935 года. Училась в деревенской школе, закончила только 4 класса. Учили нас на белорусском языке. Потом я работала нянькой, просто за еду, затем меня устроили на фабрику в Витебске, я смогла получить паспорт. На фабрике сказали, что будешь работать, если пойдешь в вечернюю школу. И тогда я там кончила вечернюю школу, потом поступила в институт, заочно, в Минске. А в Москву попала уже после того, как замуж вышла.

– В вашей семье все католики?

– Мы с православным мужем венчались в храме святого Людовика. Венчал нас отец Виктор Воронович.

После войны у нас ничего не было. А мы вот молились – дедушка знал много молитв на польском языке и нас научил. Как вечер приходит, мы становимся на колени и молимся. И утром тоже. И перед тем, как сесть за стол. А священников не было. Сохранился еще старый молитвенник на польском языке – его во время войны партизаны порвали на кусочки, но мама потом склеила, и он у меня сейчас.

У нас было очень много икон, и на майские и октябрьские богослужения, посвященные Деве Марии, из окрестных деревень приходили к нам в дом молиться. У нас дома был дедушка и мама, которая растила троих детей. Это была Западная Двина, на одной стороне немцы стояли, а на другой – партизаны.

У нас  имена все польские: мама – Юзефа, братья – Франц, Юзеф, фамилия – Нечай. Молились мы только на польском, а я по-польски разговаривать не умею. Поэтому в молитвах что-то понимаю, а о чем-то догадываюсь.

Вот сейчас, когда начинают говорить, что мы живем плохо, я отвечаю: “Да вы все живете в раю, вы не знаете, что такое жить плохо”. Мы в детстве не знали, чем хлеб пахнет, мы стояли под автоматами. Как сейчас помню: мы с мамой стоим у печки, а над нами – солдат с автоматом. И я не помню, кто он – то ли немец, то ли партизан. А в конце войны нас выгнали зимой в лес и запретили разжигать костры, потому что с самолётов могли их заметить. Но ничего, мы выжили, слава Богу, пробыли в оккупации с первого по последний день.

Однажды нас собрали всех в один дом, стариков, женщин, детей, заперли, кругом стояли солдаты с автоматами – опять не помню, немцы или партизаны. Мы думали – расстреляют или сожгут. Продержали сутки в доме, потом отпустили. Когда мы вернулись по домам, то увидели, что всё исколото штыками: то ли немцы партизан искали, то ли партизаны – немцев. Мама моя рассказывала, что у нас и евреев много было – может, и евреев искали.

От нас в шести километрах – местечко Ула, там много озёр, а евреям для питания нужна была рыба, вот они там и селились. Когда только пришли  немцы, стало очень страшно – и за себя, и за них. Немцы заставляли этих евреев рыть ров, их всех сбрасывали в этот ров, стреляли в них, а потом трактором закапывали. Представляете? Мама говорит, трое суток кровь стояла на земле. Вот какая страшная война была.

Мы на линии фронта: днём у нас немцы, а ночью – партизаны. Выжили, и слава Богу!

У нас в семье родителей всегда называли на “Вы”: и мама так называла своих родителей, и мы – дедушку с бабушкой. Я даже не знаю, с чем это связано.

– А когда вы первый раз попали в храм?

– По работе мне пришлось быть в 1975 году в Каунасе (нас там человек 5-6 было). В городе много костёлов, но я не могу подать виду, что мне идти туда хочется. Как же мне зайти? Я и говорю: “Давайте хоть зайдем, поглядим, что и как там”. И мы все зашли. Костёл огромный, и народу было много. Смотрим, заходят бабушки с внуками, детками, крестятся, молятся. Детки на колени становятся, много молодёжи. На лавках – молитвенники, орган играет… Какая мне радость была!

– То есть с детства до 1975 года вы ни разу не были в католическом храме?

– Да. Я не знала, где он в Москве есть, хотя живу в Дзержинске, в Подмосковье, с 1965 года. Говорили, что есть костёл недалеко от Белорусского вокзала, но где ж мне его найти? И спросить не знаю у кого. Но Бог привёл: смотрела книжечку с достопримечательностями Москвы, вижу – католический костёл Святого Людовика, улица Мархлевского 13. Ага, раз теперь я знаю улицу, то найду.

Пошла искать и нашла. Не помню точно, когда это было. Наверное, перед Пасхой. Я пришла, там освящали куличи, а у меня ничего нет… Как же мне быть? Пошла в 40-й магазин, купила батон и пошла его освящать. Приехала домой, привезла освященный хлеб. Вот так я нашла костёл.

Потом ко мне мама приехала, и я её повела в костёл. Там служил отец Станислав. А мама зашла в закристию, встала перед ним на колени, поцеловала ему руку и разговаривала с ним на польском. Отец Станислав дал ей образок – он сейчас в рамке в доме родителей. И мама потом мне сказала, что я не могу идти на исповедь, потому что живу в невенчанном браке. Я это долго переживала. Потом однажды уже в начале 90-х годов подошла к отцу Виктору Вороновичу и сказала, что у меня муж православный, но я хочу венчаться. Отец велел поговорить с мужем. А как я с ним поговорю? Он же меня пошлёт… Но все-таки однажды нашла момент и ему сказала: так и так, не могу ни к исповеди, ни к Причастию, потому что мы не венчаны, нам бы повенчаться. Муж мне: “А в чем загвоздка?” И я с радостью узнала, что муж не против. До венчания мы прожили 30 лет, венчались в 1994 году.

А потом пошла на исповедь. В конфессионале был отец Ян Бочан, он очень строгий. Я ему сказала: так и так, исповедуюсь в первый раз в жизни. Он сразу задал первый вопрос: “Вы венчаны или нет?” Когда я ответила, что да, он долго-долго меня расспрашивал. И потом долго наставлял.  И после этого я причастилась и стала регулярно ходить в костёл.

Потом нашла на доске объявлений адрес храма святой Ольги – записала его и поехала туда, нашла. А там ещё ничего не ремонтировалось, креста не было, только была табличка о том, что это храм. Я иногда бываю там, редко, но бываю.

Дети и внуки крещены в православии, в Дзержинске – там 10 церквей и монастырь есть. Дети бывали со мной в храме святого Людовика, внуков приводила на Малую Грузинскую. Помню пошла на исповедь к отцу Августину, а они втроём стояли недалеко, а я после исповеди спрашиваю у отца Августина: “Трое деток со мной, все они православные. Как им креститься правильно?” Он ответил: “Они пришли в Божий дом, как хотят, так пусть и крестятся”.

Когда я еду в Москву в воскресенье в храм (два часа из Дзержинска в одну сторону), внуки говорят, что это “бабушкин день”.

А я говорю: “Слава Богу за всё: за скорбь и за радость…”

Беседовала Ольга Хруль

Расшифровка: Вероника Ржеутская

Фото: Ольга Хруль