Автор: Долгие годы главным архитектором города, носящего имя Первоверховного Апостола Петра, был итальянец Доменико Трезини, он же был из старостой католической общины Петербурга. Именно в его доме, построенном в 1705 или 1706 году, недалеко от “зимнего домика” Петра I находилась первая католическая часовня, в которой собирались на свои богослужения петербургские католики. Первоначально в общине не было постоянных священников. Службы совершали капелланы морских судов, священники, прибывшие вместе с семьями богатых иностранцами и иезуиты, приезжавшие из Москвы.
Спустя некоторое время, примерно в 1710 году на участке, подаренном садовником Петром ван дер Гаром, на месте, где ныне расположено здание, занимаемое “Ленэнерго”, была построена небольшая деревянная церковь и дом для причта. Примерно в 1713 году в новой российской столице была образована небольшая миссия Ордена Иезуитов. Это были: поляк о.Даниель Жеровски, немец о.Михаель Энгелл и итальянец о.Джузеппе Мартинелли. Многонациональность братии была обусловлена особенностью католической общины города на Неве, в рядах которой были немцы, итальянцы, французы, поляки…
Сведения о первых годах петербургской католической общины весьма скупы и порой противоречивы. Почти сразу по прибытии в Петербург иезуиты открыли небольшую школу, служили в храме в Немецкой слободе, посещали больных, занимались харитативной деятельностью. По сохранившимся данным, в 1718 году петербургскими иезуитами было совершено 42 крещения, было обращено в католичество из лютеранства 4 человека, было исповедано 600 прихожан, подготовлено к таинству исповеди 10 человек, таинство елеопомазания было уделено 42 больным, совершено 11 венчаний, 4 раза священники совершили поездки в расположение военных частей.
Подробности приходской жизни того времени практически не известны. Знаем лишь, что 17 апреля 1719 года, согласно распоряжению Петра, иезуиты были выдворены из России. По мнению историков, за связь с царевичем Алексеем. Миссия Общества Иисуса в Санкт-Петербурге прекратила свое существование.
Римская Конгрегация Пропаганды Веры, непосредственно которой подчинялись все миссионерские пункты на территории Российской империи, а соответственно и Петербургская Миссионерская Префектура, декретом от 25 сентября 1719 года направила в город на Неве священников из Ордена Братьев Меньших – францисканцев. Первые братья – два итальянца и два поляка: о.Джакомо ди Оледжио, о.Микеланджело да Вестинье, о.Бонавентура Шульц и о.Доминик Центавский прибыли в Санкт-Петербург 25 июня 1720 года, вместе с несколькими монахами-капуцинами, которым было доверено попечение о московской католической общине. Однако оба Ордена должны были иметь свои собственные резиденции в Санкт-Петербурге, для ведения необходимых переговоров с правительством.
Впрочем, не все было так просто. В Санкт-Петербурге уже некоторое время проживал прибывший из Астрахани капуцин о.Патрицио да Милано. Именно он в отсутствие иезуитов совершал богослужения в церкви в Немецкой слободе. Конгрегация потребовала передать эту церковь францисканцам, а капуцины должны были перебраться служить в часовню, находящуюся в доме Доменико Трезини. Однако в связи с тем, что о.Патрицио уже занял “иезуитскую” церковь, капуцины вывели свое право на то, чтоб быть единственными владельцами этого храма и приходского дома (т.н. госпиции). Это и послужило началом для многочисленных конфликтов и споров, между священнослужителями и разными группами прихожан.
В итоге община раскололась на две “партии”. В ход пускались различные методы, в том числе и интриги. Сторонники францисканцев утверждали, что будет большой опасностью поверить себя душепопечительству священников, не имеющих на то разрешения из Рима. Глава капуцинов о.Патриций, запуганный стараниями некоторых прихожан удалить его по причине “недостаточной учености”, жаловался на единоверцев императору. Кроме этого сторонники капуцинов старательно распускали слухи о том, что прибывшие в Петербург францисканцы, на самом деле, – переодетые иезуиты.
К этому конфликту добавилось недовольство некоторых влиятельных членов петербургской общины большим количеством священнослужителей, которых они должны были содержать. Многие миряне утверждали, что для нормальной пастырской деятельности было бы достаточно всего двух священников.
Раздоры среди католической общины продолжались, верх брали то сторонники францисканцев, то сторонники капуцинов, которые, как и прежде владели госпицией. Представители той и другой партии обращались за помощью к императору. В итоге 27 декабря 1723 года Петр I подписал декрет, отдававший предпочтение капуцинам. Но это не положило конца спорам. Дело было передано на рассмотрение православного (!) Синода и им, по распоряжению Петра I, 7 февраля 1724 года было вынесено новое постановление, на сей раз в пользу францисканцев.
Также по этому декрету были внесены определенные изменения в жизнь католической общины Петербурга, сделанные, как в нем указывалось, с согласия Синода и по желанию церковных старост и прихожан. Глава францисканцев о.Джакомо ди Оледжио был признан в качестве настоятеля, ему было разрешено оставаться в Санкт-Петербурге с двумя своими священниками и французским монахом-конвентуалом Кюлле, т.е. всего четыре человека, которые должны были владеть немецким, французским, итальянским и польским языками. Причем это разрешение давалось только на четыре года, после чего они “должны отправиться туда, откуда пришли”. По истечении четырех лет церковным старостам и прихожанам предписывалось пригласить к себе из Франции новых священников. Кроме того, священнослужители впредь не имели права называться “миссионерами”, но “приходскими священниками” или “душепастырями”, “поскольку в России они находятся для того, чтоб окормлять католиков в царевом государстве, а не для того, чтоб совершали обращения”.
Против этого, хотя и временного решения в пользу францисканцев вновь восстали капуцины и их сторонники. Они добились того, что вследствие Декрета Коллегии по иностранным делам францисканцам пришлось покинуть церковь и госпицию. Конфликт в общине разгорался, в итоге Петру I, которому досаждали обе стороны, стало довольно как первых. В итоге, в конце 1724 года, по высочайшему приказу, Россию должны были покинуть и капуцины, и францисканцы. На место изгнанной братии планировалось пригласить французских доминиканцев.
Однако так как в случае немедленного отъезда всех священников из Петербурга католики города остались бы без пастырской опеки, Петр решил, что в городе до прибытия доминиканцев могут остаться два францисканца, в то время как капуцины и все остальные обязаны покинуть Петербург в течение восьми дней.
В Петербурге остались о.Джакомо ди Оледжио и о.Фаустин Шиманьский. Доминиканцы так и не прибыли в Санкт-Петербург. Часть католической общины, являвшаяся сторонниками капуцинов, относилась к оставшимся францисканцам весьма заносчиво, чем вызывало отчаяние у о.Джакомо. Более того, объем пастырской деятельности значительно превышал возможности двух человек; стало очевидным то, что необходимо было увеличить количество католических священников в городе на Неве.
Особенно активными прихожанами были немцы, именно они добились практической отмены решения о том, что в столице могли оставаться лишь два священника. Еще в феврале 1725 года о.Джакомо писал, что церковные старосты настаивают на присылке одного или двух немецких пастырей, поскольку сам о.Джакомо немецкого не знал, а поляк о.Фаустин “хотя и читает каждое воскресенье проповедь по-немецки и всеми уважаем, однако не может полностью удовлетворить запросы немцев, т.к. не в полной мере владеет немецким языком”. Однако Конгрегация Пропаганды Веры прислала в Петербург двух итальянцев, впрочем, один из них все же знал немецкий язык.
Такое решение не успокоило конфликтов. В своих письмах в Рим, о.Джакомо ди Оледжио пишет о непрекращающейся смуте, обвиняя в ней “трех-четырех заправил в общине”. По его словам они хотят расширить свое “деспотическое” влияние. “С миссионерами они обращаются пренебрежительно, без должного почтения”. Что интересно, о.Джакомо не указывает в письме имен смутьянов, не делает он этого и позже, даже после явной просьбы об этом Конгрегации. Одновременно священник сообщает и о преданном миссионерам контртечении, которое, однако, не располагает такими прочными позициями и столь тесными связями с царским Двором. Скорее всего, разделение на партии в католической общине носило национальный характер, что подтверждает дальнейшее развитие истории. По всей видимости, уже начиналось противостояние немецкоязычных и романоязычных (французы и итальянцы) групп, так как о.Джакомо в письме повествует о трудностях, с которыми он столкнулся, чтоб достичь договоренности о едином порядке богослужения между французами и немцами.
К 1726 году разговоры о прибытии в Петербург доминиканцев прекратились. Общину по-прежнему обслуживали францисканцы. В том же году в городе к братии присоединился о.Антоний Брукенталь, уроженец Праги, до 1714 года он служил генерал-адъютантом в российской армии и исполнял обязанности посла при Дворах императора Леопольда I и короля Августа II. Этот священник, родным языком которого был немецкий, внес не только относительный мир в общину, но и, используя свои прежние связи, способствовал укреплению позиции францисканцев. В итоге, разговоров о передаче миссии в другие руки прекратились и в город стали прибывать новые священники-францисканцы.
В том же 1726 году в праздник Пресвятой Троицы была освящена новая католическая церковь, построенная на месте прежней. Новый храм был вместительнее, имел в ширину 48 футов, а в длину 196 футов. При церкви была сооружена колокольня с четырьмя колоколами. В честь императрицы Екатерины I, разрешившей построить новую церковь, она была освящена во имя святой Екатерины Александрийской. Надпрестольный образ, выполненный в виде барельефа, изображал сцену символического бракосочетания этой святой со Христом. Императрица пожаловала церкви шелка для облачений и серебро для украшения алтаря. Церковь была построена на средства общины, без какого-либо участия миссионеров.
Двумя годами позже францисканцы начали строительство каменного жилого дома, так как старая госпиция стала почти непригодной для дальнейшего проживания из-за тесноты и ветхости. Кроме того, новая госпиция, строящаяся несколько в стороне от церкви на возвышенном месте должна была защитить ее обитателей от наводнений, так как в 1728 году о.Джакомо чуть не утонул во время очередного наводнения и спасся лишь благодаря тому, что ему удалось вырвать из окна старой госпиции металлическую решетку и броситься в воду.
Видимо, это событие окончательно подорвало здоровье священника. Уже в течение долгого времени он просился обратно на родину, но Конгрегация Пропаганды Веры не давала на это своего согласия. В первый день 1729 года о.Джакого ди Оледжио скончался, на смертном одре возложив обязанности префекта на о.Фаустина Шиманьского.
Миссия к тому времени испытывала значительные денежные затруднения. Император Петр II перенес резиденцию обратно в Москву, и зажиточные католики перебрались в прежнюю столицу. Старосты петербургской общины написали петицию в Конгрегацию Пропаганды Веры, сообщая, что не могут содержать священников, так как богатые католики отбыли в Москву, а они сами погрязли в долгах и не в силах помочь миссионерам.
В октябре 1729 года в Петербург прибыл новый глава миссии о.Микеланджело да Вестинье, в свое время уже служивший в здесь. Первой задачей нового префекта было информирование Конгрегации о состоянии дел. 25 октября 1729 года он отправил подробное письмо. Вот выдержки из него: “В Петербурге царит полная свобода вероисповедания. Церковные колокола возвещают о торжествах, так же как и в католических странах. Миссионеры носят орденское облачение, которое уважается и не католиками. Число католиков достигает 2000, когда Двор находится здесь; однако в настоящее время Двор уже два года пребывает в Москве, поэтому число католиков сократилось до 600 человек, в основном это бедняки. Однако точно назвать количество членов общины трудно, потому что люди непрерывно приезжают и уезжают. В период с 1720 года по 19 октября 1729 года было произведено 240 крещений, 72 бракосочетания и 93 отпевания; за этот же период обращено 33 протестанта, однако это число фактически выше, потому что не все случаи зарегистрированы. Кронштадт, ранее называвшийся Кронслот, в 20 милях от столицы, три – четыре раза в год посещается одним миссионером, но иногда и чаще, если его вызывают к больному или умирающему. Этот миссионер посещает тогда и дворцы Петергофа и Стрельны, где трудятся многие рабочие – католики”.
В 1735 году о.Микеланждело вспоминал то, в каком положении он застал петербургскую миссию. Священники не оказывали должного сопротивления мирским влияниям, ограничив свое служение лишь совершением Месс. Миссионеры стыдились орденского облачения. Католические погребальные обряды стали неотличимы по внешней форме от протестантских. Пробудился дремавший под спудом антагонизм между немцами и французами. Немцы желали проводить воскресные богослужения всегда в 10 часов с обязательной проповедью на немецком языке и немецкими церковными песнопениями. Французы, со своей стороны, настаивали на чередовании языка проповеди и на прекращении исполнения немецких песнопений.
Префект миссии встал на сторону малочисленной франко-итальянской партии и заменил немецкие песнопения хоралами на латинском языке. Таким образом, он открыто выступил против немецкой части петербургских католиков и миссионеров из Германии. В итоге среди немецких католиков возник заговор. Они обратились к германскому пленипотенциару графу Вратиславу Митровицу, который направил префекту колкое послание, в котором упрекнул его за разлады в католической общине. По-своему префект был прав, желая придать некое единообразие и унифицированность богослужениям в многонациональной общине. Однако стоило, наверное, принять во внимание, что немцы составляли ядро католической общины и были наиболее благочестивыми и ревностными прихожанами.
Однако отец Микеланджело решил твердо держаться известных ему обычаев. Префект решительно возразил германскому посланнику, а узнав от него, что за всем этим стоят два немецких священника: о.Венгелер и о.Брайних, принял решение удалить их обоих из миссии. Для этого он вызвал из Риги о. Стефано да Фондо, говорившего по-немецки. Узнав об этом, рассерженный о.Брайних потребовал отставки, которая была ему немедленно предоставлена. Видя такую резкую реакцию настоятеля, о.Йозеф Венгелер внешне притих, хотя, как показало развитие событий, остался недоволен действиями префекта. Таким образом о.Микеланждело мог без заметного сопротивления проводить задуманные им реформы.
Заключались они в первую очередь в урегулировании проблемы воскресных проповедей, языки которых должны были чередоваться так, что бы каждая национальная группа могла в среднем один раз в месяц слушать проповедь на родном языке. Так же он убрал из богослужений немецкие песнопения и ввел вместо них григорианские хоралы с органным сопровождением. По праздникам служилась Вечерня во всем церковном великолепии, на которой прислуживали мальчики из миссионерской школы. Отпевания отныне проходили по итальянскому образцу: совершали их священники, облаченные в церковные одеяния, в сопровождении министрантов с обязательным пением гимна “Мизерере”. В особо торжественных случаях служились оркестровые Мессы, для чего префект приглашал своих соотечественников, которые в большинстве своем служили музыкантами при Дворе. Вскоре эти торжественные Мессы стали посещать русские министры и князья, а так же иноверцы: кальвинисты и лютеране. Даже православные священнослужители приходили на них, следя с благоговением и восхищением за латинским богослужением.
Задача реформ состояла в том, чтобы никто не чувствовал себя ущемленным в многонациональной петербургской общине. Однако изменения почти сразу вызвали резкое недовольство немцев. Если они еще готовы были отказаться от немецких песнопений, то ни в коем случае не желали отказываться от еженедельных проповедей по-немецки. Они протестовали весьма энергично, а когда это не помогло, то многие стали посещать лютеранские церкви, чтобы услышать проповедь на родном языке.
Эти события еще больше обострили отношения между префектом миссии и о.Венгелером. Таким образом, антагонизм между немцами и представителями романских наций в католической общине Санкт-Петербурга проявился и на уровне священнослужителей.
Дело в том, что, в связи с большим количеством немцев в петербургской общине, о. Венгелер считал, что глава миссии должен хорошо владеть немецким языком. Кроме того, он неоднократно выражал мнение, что во все воскресенья и основные праздники следует читать проповеди по-немецки, а в другие праздничные дни можно читать и по-французски. К тому же о.Микеланджело да Вестинье, совершенно не говоривший по-немецки, посвятил себя реорганизации миссии и не занимался будничной душепастырской работы, чем вызывал у о.Йозефа Венгелера лишь раздражение. Тут стоит сказать, что о.Йозеф был, пожалуй, самым ревностным священником в петербургской миссии, не жалевшим ни сил, ни времени в заботах о католиках Санкт-Петербурга и области. Кроме того, он имел связи в высших кругах российской администрации, которая тогда практически вся находилась в руках немцев-лютеран, выступая перед ними в качестве ходатая за интересы немцев-католиков.
В итоге, о.Микеланждело да Вестинье, для которого о.Йозеф Венгелер был постоянной причиной раздражения, решил избавиться от соперника. Внявшая многочисленным просьбам префекта петербургской миссии, Конгрегация Пропаганды Веры отозвала о.Венгелера из Петербурга. Немецкая часть петербургской общины попыталась вступиться за своего любимого пастыря, обратившись к германскому послу графу фон Митровицу с просьбой, что бы тот от своего имени и от имени общины ходатайствовал за миссионера перед императрицей Анной. Однако, не смотря на все предпринятые действия, о.Венгелер не ослушался приказа из Рима. Перед отъездом он перекинулся несколькими резкими словами с о.Микеланджело, в пути написал письмо в Конгрегацию, высказав все, что лежало у него на душе, а затем замолчал, да так, что в его провинции не осталось ни малейшего намека на пребывание о.Йозефа Венгелера в России.
Тем временем о.Микеланждело приступил к продолжению реформ в Миссии и укреплению своего авторитета. Префект предлагал Конгрегации назначить авторитетное лицо в ранге епископа главой всех миссионеров в России. Вероятно, честолюбивый священник подразумевал под этим “лицом” себя. Однако Конгрегация Пропаганды веры на подобный шаг не пошла. В итоге, когда стало понятно, что реорганизация Миссии состоялась, интерес к ней у префекта заметно ослаб. К тому же отставкой о.Венгелера настоятель сильно возмутил петербургских немцев, которые в ответ не преминули обвинить о.Микеланждело в пособничестве противникам России во время войны за польское наследство (1733 -1735 гг.). Используя то, что он был обвинен в политической неблагонадежности, о.Микеланждело в январе 1735 года покинул Санкт-Петербург. Официально, для того чтоб собрать в Голландии деньги на постройку достойной католической церкви в Петербурге. Но фактически – чтобы уже не возвращаться. По прибытии в Рим о.Микеланждело пошел на повышение и занял пост прокуратора миссий.
Новым префектом был назначен о.Карло да Лукка, который уже несколько лет работал в городе на Неве, владевший кроме родного итальянского, немецким, французским и русским языками. Но, что самое главное, он пользовался большим уважением и авторитетом у петербургской общины, как писал о.Микеланждело, он был “любим и высокочтим”. Это подтверждает тот факт, что, когда о.Карло был назначен главой миссии, старосты петербургской общины обратились в Конгрегацию с выражением благодарности за то, что она угодила им, назначив человека, которого одинаково любят члены общины всех национальностей. В жизни католиков города святого Апостола Петра наступил относительно спокойный период, что однако не означает, что Миссия не испытывала никаких трудностей.
Летом 1737 года во время пожара, охватившего центральную часть города, сгорела дотла и католическая церковь. Началось строительство нового каменного храма на выделенном императрицей Анной участке на Невской перспективе. Но это уже совсем иная страница истории.
Михаил Фатеев
