Римский дневник русской католички. Запись 6. Профессор Стефано

Этот человек ворвался в нашу аудиторию и одновременно в нашу жизнь, как ветер. Нет, скорее, как вихрь или даже тайфун.

– Ха, мне совершенно неинтересно, что вы тут все священники! – заявил он с порога. – Я тоже священник.

С этого странного приветствия и начался в нашей жизни необычайный этап под названием “Профессор Стефано”.

В первый же день он взял нас с собой и оставил еще совершенно неопытных, пугливых, как дикие зверьки, но полных энтузиазма, в огромном мире, пахнущем древностью и пылью, в мире средневековых фолиантов и Булл, написанных готическими буквами, в мире многоэтажных шкафов, некоторые из которых достигали пяти метров, в мире подземных хранилищ, скрывающих пожелтевшие листы, исписанные рукою Святого Игнация и Роберто Беллармина. Иными словами в манящем и таинственном мире Грегорианской Библиотеки.

Мы стояли там растерянные и ошарашенные. Это был наш первый год, первый день в этом университете, а он уже отправлял нас в самостоятельное плавание. Каждый из нас получил список книг, который должен был найти. То, что последовало дальше, было похоже на нашествие варваров на Рим: шум, грохот, отчаянные вопли. Мы терялись, роняли книги, падали с полок и лестниц, ошибались сотни и тысячи раз, теряя надежду и веру в бесконечных рядах пыльных фолиантов, опускались под землю, вместо того чтобы подняться на самый верх.

Среди всего этого погрома профессор стоял невозмутимый и спокойный, иронично наблюдая за нашей возней и безжалостно разрушая наши страдания словами: “Я сказал принести восьмой том, это седьмой. Вы двое, марш на склад, принесите карту Папского государства. Это французская публикация, здесь написано что мне нужна португальская. Быстрее, быстрее, вы что глаза потеряли? Уже принес, молодец! Пулей на восьмой ярус за Monumenta Gernanica Storica!”

Это безумие продолжалось два часа. Мы были мокрыми, злыми, уставшими, болели ноги и руки, одежда была в пыли, а перед глазами плыли бесконечные ряды римских цифр и готический шрифт.

В следующий раз наша задача усложнилась: мы должны были дать книгам анализ. И начался сущий ад. Заполучить в свой рабочий “équipe” говорящего на трех-четырех языках было сущим счастьем. Переводили с иврита, греческого, средневековой латыни, немецкого времен Лютера, французского, испанского… мы поселились в библиотеке, спали безо всякого стеснения на древних манускриптах, или подложив под голову сборник Булл в мягкой обложке. Нас не было видно из-под гор, образованных десятком томов патристики.

Вся наша жизнь протекала под этими завалами, мы входили в библиотеку одновременно со служащими, а выползали, когда университет уже был пуст. Выходили мы только чтобы выпить кофе, наш наркотик. В баре мы стали достопримечательностью: стайка исхудавших студентов, с провалившимися красными глазами, трясущимися руками, время от время выкрикивающими друг другу странные формулы на латыни:

– Верни мой Clavis Patrum Latinorum!

– Я не трогал! Он лежит под Monumenta Storica, смотри возле святого Фомы.

– Нет же! Он под Абеляром! Кто видел Абеляра?

– Какого Абеляра? Дунс Скотт, я вам говорю!

Мы возвращались домой в невменяемом состоянии, падая замертво, чтобы завтра снова биться с бесконечными Папами, императорами, схоластами и мистиками, анализируя, делая выводы, записывая…

Помню, мое терпение лопнуло на каком-то немецком историке, писавшем о папстве. Это был древний пожелтевший том со странным, готическим шрифтом, сделавшим бы честь первому печатному станку. После часа нечеловеческих страданий я смогла перевести только название города, где книга была отпечатана. Меня взяла злость. Я вылетела из библиотеки. Падре обнаружился в баре, спокойно попивающим кофе.

– Падре Стефано! – завопила я с порога. – Это невозможно! Посмотрите на меня. Мы работаем из последних сил. Ради всего святого, что это за метод такой?

– Сделай мне одолжение, – профессор оглядел меня своим фирменным ироническим взглядом синих глаз, – потерпи месяц. После экзамена ты выскажешь все, что думаешь обо мне и о моем методе.

– Но если я буду дальше продолжать в таком темпе, то до экзамена не доживу!

– Я уже двадцать лет продолжаю в таком темпе и до сих пор жив, здоров и отлично выгляжу.

На этом мои попытки воззвать к милосердию профессора кончились и я вернулась к горе фолиантов. И тут, стали происходить невероятные вещи. В один прекрасный день, слезая со своего яруса, я обнаружила растерянного молодого священника, с безнадегой глядящего на ряды книг, уходящие вдаль.

– Мне нужно что-нибудь о Беде Достопочтенном, – неуверенно сказал он.

В течение минуты я привела его к нужным томам, показав, где найти биографию знаменитого монаха, а где его работы.

В следующий раз я привела в изумление доминиканцев, быстрее их найдя все сочинения святого Фомы. Во время того, как я пыталась научить каких-то студентов пользоваться “Ключами” к Латинской патристике, проходящий мимо сотрудник библиотеки усмехаясь сказал своему коллеге: “Эта девочка учится у Стефано”.

“История – это не даты и имена. История – это жизни, это желания, страхи, надежды, достижения и поражения. За цифрами скрываются события, изменившие ход времен. А за событиями – реальные люди, которые ничем не отличаются от нас. История жива, она согласна открыться перед вами, если только вы отбросите всякое желание судить, но вооружитесь желанием понять. Вы должны жить в истории, дышать ее воздухом, читать ее скрытые послания между строк… историю нужно принять такой, какая она есть”.

Невероятно, но человек, поначалу внушавший нам настоящую злость и обиду, в результате оказался самым любимым, раскрывшим в нас способности, склонности, умения. Он заставил нас думать, потеть над книгами, но в результате мы сами достигли истины, завоевали ее своим трудом, своим яростным желанием понять. Книги уже не казались загадочными и чужими, непонятными, но стали нашей сокровищницей, нашим инструментом, нашим оружием, с которым не было ни одного препятствия, которого мы не смогли бы покорить. Великое, невероятное наследие оставлено нам людьми, что жили и трудились до нас. Наш долг – не только привнести новое, но и сохранить то, что доверено нам теми, кто писал эти книги, вкладывал в них самих себя, свое дыхание, свою жизнь.

– Ты хотела мне что-то сказать? – экзамен был окончен и профессор стоял, выжидательно глядя на меня. – Помнится, я обещал выслушать твои претензии.

– У меня есть только одна претензия, падре, – только теперь я поняла, что взгляд его, обращенный на нас, студентов, был не столько насмешливый, сколько заботливый и даже нежный. -Моя претензия в том, что этот курс кончился.

Он засмеялся как-то по особому, как смеются на Сицилии. Мы уже выходили из класса, когда нас догнал его веселый звучный голос:

– Не переживайте, на следующий год у нас будут лекции каждый день…

Текст и фото: Анастасия Подлиняева

Подписаться
Уведомить о
guest
0 комментариев
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии