Русская весна: святые источники и надежда на православно-католические отношения

Обширные открытые поля простираются на мили на юг до горизонта, темно-коричневые, ожидающие посева овса или ржи. Неподалеку лениво петляет река, ее поросшие ивами и дубами берега служат укрытием для соловьев.

Этот пейзаж мог бы быть Миннесотой, если бы не особенная история, которая так глубоко его отмечает (и соловьи, которых нет в Америке). Это центральная Россия, и я путешествую с дюжиной студентов из колледжа Бэйтс в штате Мэн. Пункт нашего назначения на сегодня – родник, бьющий из выходов известняка над рекой. Чем-то большим, нежели геологическая экскурсия, наш визит делают гиды, осторожно спускающиеся впереди по утоптанному склону: оба в черных облачениях священников, каждый экипирован мобильником и крестом.

Отцы Олег и Збигнев: один православный, а другой – римо-католик, один – сорокалетний выпускник российской семинарии, другой – польский «имплантат» пятидесяти с лишком. Они кратко рассказывают нам историю источника перед остановкой на обед и более основательным разговором в ближайшем кафе.

Святые источники – такая же часть местного ландшафта, как дубы и ивы, или как попадающиеся траншеи, напоминание великого танкового сражения, произошедшего здесь в 1943 году. Орел – сонный провинциальный город с населением чуть больше 300 тысяч человек, аборигены которого черпают основания для гордости в своем литературном наследии («западник» Иван Тургенев и Николай Лесков, один из чьих романов описывает жизнь провинциального духовенства), а также в своей стойкости во время Второй Мировой войны. Город был оккупирован нацистами почти два года, и когда каждое 9 мая празднуется конец войны, нет здесь семьи, которая бы не чувствовала глубокой связи с ее потерями.

Курс, который я читаю, более или менее привязан к теме «Среда и культура»: он включает в себя посещение домов писателей, национальных парков, монастыря. По пути мы беседуем с агрономами, выводящими морозоустойчивые сорта яблок, онкологом, изучающим рак щитовидной железы в чернобыльском регионе (там оказалось меньше случаев, чем сначала ожидали). Родник в Салтыках – часть сложного, покрытого шрамами, но красивого пейзажа, который мне бы хотелось дать студентам пережить, и, надеюсь, прийти к его пониманию. Отцы Олег и Збигнев – лучшие из возможных проводников в его историю.

В заголовках и за ними время кажется чреватым, а май 2014-го с трудом можно счесть подходящим временем для межконфессионального диалога на юго-западе России. В течение месяца государственные средства массовой информации наполнены заявлениями о зверствах, творимых против русскоязычных жителей Украины, вечерние ток-шоу подстегивают зрителей в яростном негодовании против «фашистов» в Киеве. Украино-российские политические отношения глубоко переплетены с культурой, языком и верой: западная, преимущественно католическая Украина тяготеет к Европе; восточная, православная Украина прочно связана исторически с Россией. Но дружба между этими двумя мужчинами демонстрирует возможность совершенно иных отношений между православием и католицизмом в восточной Европе.

Эти двое встретились в 2000 году, когда о. Збигнев впервые приехал в Орел. О. Олег взял инициативу на себя, и через некоторое время они стали достаточно близкими друзьями, чтобы ходить друг ко другу на службы по церковным торжествам и праздникам. О. Збигнев – единственный священник в единственном в Орле Римско-католическом приходе Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии; по образованию строитель (в какой-то момент во время разговора за обедом он обращает внимание на балки ресторана и говорит, что они, вероятно, пластиковые) и непосредственно участвовал в возведении здания для своей общины. О. Олег, со своей стороны, служит с еще четырьмя священниками в приходе, в котором насчитывается 80 000 прихожан, но приходят на службы максимум 500. Оба стали священниками в период религиозного возрождения в России, после 70-ти лет коммунистического правления. Религиозные преследования советского времени затрагивали все конфессии, хотя Православная Церковь, особенно в послевоенный период, имела ограниченную возможность готовить священников и сохранять действующие храмы. Католики же, со своей стороны, будучи незначительным меньшинством, исторически связанным с иммигрантскими сообществами (немцы, привезенные в Россию в XVIII веке Екатериной Великой, польские жители Российской империи, украинцы), были оставлены всего лишь с двумя храмами на весь СССР (РСФСР – прим. перев.).

В советское время в Орле не было католического священника, но, что достаточно знаменательно, католиков крестили православные священники, и именно у этого родника, служившего местом подпольных богослужений после того, как стоявшая над ним на обрыве часовня была разрушена. Маленький грот, из которого берет начало источник, теперь осеняет большая ива, в углублениях известняка стоят небольшие образки, а сама ива украшена разноцветными лоскутками и ленточками – явственно языческий обычай, по замечанию о. Збигнева, – аналог граффити «я здесь был». Мы стоим в тени ивы, напротив написанного от руки объявления «Не мусорите, пожалуйста», и слушаем, как молятся оба священника. О. Збигнев объясняет, как мы можем пить воду или умывать ею лица – перекрестясь, или помолившись про себя. Пока мы слушаем его объяснения, супружеская пара заканчивает набирать питьевую воду в большие канистры; они вежливо стоят, а потом мужчина сообщает нам, что эта вода – одна из чистейших в регионе – он работает в местном природоохранном ведомстве и видел анализы. Семья уезжает по пыльному берегу на своем российском внедорожнике, и мы остаемся в прохладной тишине полудня.

Когда мы устраиваемся в кафе за грибным супом и баклажанами с чесноком, отцы Збигнев и Олег благословляют трапезу и приглашают задавать вопросы. Это не беседа студентов-религиоведов, здесь те, чья собственная религиозность (если она когда и существовала) мне неизвестна. Никто не может знать заранее даже просто то, что они спросят. Это не первая встреча студентов с религиозными материями в нашем путешествии: на пешей прогулке по Москве мы слышали о роли Православия в постсоветской жизни, как основообразующей части русской культуры и идентичности, а также все более заметной составной части официальной риторики. Мы видели кремлевские соборы, а затем посетили Оптину Пустынь, монастырь к югу от Москвы, который неоднократно играл ключевую роль в русской интеллектуальной жизни. А наша первая встреча со святым источником произошла в Шамординской обители, где одна из сестер с сияющей улыбкой предложила нам ковш «живой воды». Из этих экскурсий я с огорчением осознала, как мало мои студенты знают о вере, и как темны для них могут быть литургические традиции. Четверо из них смогли отстоять большую часть службы в Оптиной, но за обедом их рассказы были полны неуклюжих шуток: «Какие-то люди делали хлеб»; «Вышел парень со священным дымом»…

Во время этого разговора, как и во время предыдущей поездки в 2006 году, студенты задавали священникам самые разные вопросы: попадают ли некрещеные и нехристиане в ад, как они стали священниками, что самое трудное в их работе, чего они больше всего хотят, чему их учили, сколько церквей в Орле. Еще они спрашивали, как они молятся, как общаются с Богом, какие у них любимые книги (после Библии!), и у всех ли православных священников такие прекрасные голоса. Оба священника отвечали с щедростью и юмором, а также с почему-то удивившей меня прямотой. Отвечая на вопрос одной из девушек о том, можно ли быть одновременно католиком и буддистом, о. Збигнев сказал «нет», если только всерьез воспринимать разницу между верой в Бога и традицией, которая Бога не знает. Мне понравилась его откровенность, то, как серьезно он воспринял вопрос этой девушки. Все неформальные и туристические стороны нашего знакомства оба священника использовали как повод для того, чему я могу найти лишь одно название: «религиозное просвещение».

Просвещение, как выяснилось, – ключевой подход для них обоих. Для о. Олега принимать новое поколение верующих в постсоветской Церкви – осязаемая радость, но еще и возможность работать с тем, что он называет двумя разными культурами. В позднесоветский период почти всякий желающий мог пойти в священники, и у многих не было формального духовного образования. Он стремится найти время учить своих прихожан основам Православия, особенно потому, что многим непонятен язык богослужения, «болгарский IX века», и им нужно объяснять, что происходит во время литургии, и что это означает. Хотя литургические требования и предрассудки делают это просветительское предприятие трудным.

У обоих священников есть мечты о своих общинах. О. Збигнев хочет открыть приют для брошенных детей – обрести свою собственную «приемную семью». О. Олег мечтает в один прекрасный день выйти на улицу и обнаружить, что больше нет нищеты – нет попрошаек, беспризорников, роющихся в мусорных контейнерах. Что в Орле возникнет «Мать Тереза». Он чувствует, как мало может сделать сам. «Капля в море», – говорит он.

И тут я задумалась о более широком контексте нашего разговора, я подумала о каплях в море политической враждебности и непонимания. Эти двое мужчин делают маленькие, но важные шаги к взаимному уважению и пониманию. Они приходят на службы друг к другу, они часто видятся и, по словам о. Збигнева, «без помех» нашли время пообедать с группой американских студентов и их профессором. Как уточняет о. Збигнев, «вот основание для нашего экуменизма. Среди наших прихожан есть смешанные православно-католические семьи. Это будущее Церкви, оно покоится на элементарном уровне – уровне обычных людей, наших прихожан. Как я однажды сказал в проповеди: «это то, на чем основано единство нашей Церкви», – на семье, где люди живут вместе, молятся вместе, вместе справляют праздники».

На краткие несколько часов мои студенты и я увидели проблеск этой «семейности», так полностью непохожий на образы, бесконечно повторяемые официальными российскими медиа. Два священника трудятся на богатой ниве древних традиций, ища открытого диалога с молодежью и обществом, проходящим родовые муки невиданного перелома. Они остро чувствуют историческую почву, на которой работают – пространство насилия, репрессий и враждебности, но, вместе с тем, и смешанных браков, общения и общности взглядов. Можно только надеяться и молиться, чтобы такие дружбы стали почвой большего понимания. Чтобы маленькие капли продолжали течь из маленьких источников.

Джейн Костлов

Источник: Русские католики