Автор: В Католической Церкви октябрь – месяц, посвящённый Пресвятой Богородице и молитве Розария. Существует множество размышлений над тайнами Святого Розария, основанных на личном опыте и харизме их автора. В этом году своими размышлениями с нашими читателями делится Сергей Сабсай. Практика Помпейской новенны поддержала его на плаву в трудной ситуации и привела к принятию серьёзных решений. И именно из предложенной в новенне благодарственной молитвы с обещанием распространять её родилось желание делиться размышлениями над Розарием, чтобы молитва не была пустословием и реализовывалась.
1. Молитва Иисуса Христа в Гефсиманском саду
“И начал ужасаться и тосковать”. Был
ли это страх смерти, пыток и публичной позорной казни? Конечно. Но мы знаем
христиан и нехристиан, мужественно шедших на смерть. Я видел понимающих, что
уходят – был прощальный взгляд, не было ужаса, скорби, тоски.
Мужество Иисуса несомненно; при этом предсмертная тоска велика.
Мы, однако, носим в себе смерть – такова наша повреждённая природа; Он Податель жизни, ею полный, для нас – переполненный и преисполненный. Смерть для Него – противоречащее самой его природе явление. Вот камень в тяжесть гефсиманского борения.
“Грехи наши Он собою вознёс на древо”. Тот, чьей природе противоречит грех, принимает на себя тяжесть злобы, ревности, корысти, предательства, трусости, циничных расчётов, жестокосердия… Но Он – в вечности. Он уже совершил Евхаристию, раздав свои Тело и Кровь – из своего крестного завтра. И зло Он в эти ночь и день принимает на себя – из всех тысячелетий, всё то, с которым мы приходим в исповедальни, и то, в котором никто не кается. Нечеловеческая тяжесть, но Он её несёт.
И несёт Он то, что человеку вынести невозможно, не как герой-сверхчеловек или бесстрастный супермонах – Он идёт к страданию по-человечески, в полной мере проявляя свою (и нашу) человеческую природу, не стыдясь её, но освящая в этот момент. Теперь для наших страха, тоски, ужаса есть выход к Свету. Как пишет автор Послания к евреям, “мы имеем не такого первосвященника, который не может сострадать нам в немощах наших, но Который, подобно нам, искушен во всем, кроме греха”.
И, конечно, здесь мощный стимул для нашего испытания совести. Иоанн приводит свой аналог гефсиманской молитвы: “Душа Моя теперь возмутилась; и что Мне сказать? Отче! избавь Меня от часа сего! Но на сей час Я и пришёл”. Для каждого из нас этот час, требующий внутренней борьбы, приходит в своё время и не раз. Не всегда мы его узнаём, как не узнал Пётр при допросе Иисуса и как едва не пропустил он его, по легенде, направляясь из Рима (“Quo vadis, Domine?”). Высказать непопулярную позицию, не отказать в просьбе, поддержать гонимого, удержаться от злословия подчас требует мужества или просто человечности, отказа от эгоизма, преодоления привычного, инстинктивного поведения, остановки на бегу.
Отдельным сюжетом — поддержка братьев. “Душа моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною”. Как часто отмечаешь просьбу о молитве в суматохе дел, думаешь потом вернуться и либо забываешь, либо не находишь… Такие ситуации учат не откладывать, останавливаться хотя бы на мгновение, ведь для кого-то его собственная Гефсимания происходит здесь и сейчас.
2. Бичевание Иисуса Христа
Мы привыкли говорить, что наши грехи продолжают бичевание Иисуса. Если помнить, что Он жил и живёт одновременно во времени и в вечности, так и есть. Но что привело к бичеванию в той конкретной ситуации? Это уже не интриги начальствующих иудеев; это – решение Пилата, который искал отпустить Его. Пилат пытается манипулировать ситуацией в ответ на интриги первосвященника. “Пилат представляет Иисуса в качестве кандидатуры для пасхальной амнистии и таким образом пытается освободить Его. Это придаёт ситуации фатальный характер. Тот, чью кандидатуру предлагают для амнистии, уже осуждён. Только в этом случае амнистия имеет смысл. Если толпа прибегнет к праву “возглашения”, тот, кого она не захочет, должен рассматриваться как осуждённый”, – пишет Бенедикт XVI.
Бичевание у римлян было дополнительным наказанием при смертном приговоре. Избитого, то есть уже приговорённого к смерти Иисуса в терновом венце Пилат вновь выводит к первосвященникам и служителям: “Се, Человек! я не нахожу в Нём вины; Царя ли вашего распну?” И снова отступает перед угрозой “пришить политику”: “если отпустишь Его, ты не друг кесарю”. В сущности, прожжённый римский администратор оказывается беззащитен перед ответной манипуляцией.
Манипулирование связано со страхом и непоследовательностью. Оно не позволяет добиться желаемой цели, оно открывает двери злу.
“Да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого”.
И ещё один аспект этого акта Страстей – беззащитность. Избиваемый обычно уворачивается от ударов, закрывается руками… Иисус, по преданию, привязан к столбу. Он беззащитен и беспомощен. В ситуации, когда мы лишены возможности что-либо предпринять, чтобы защититься, объясниться, что-то исправить или просто уменьшить боль, Иисус рядом.
3. Увенчание тернием
Римские солдаты надели на осуждённого на смерть Иисуса подобие царской короны из тёрна, издеваясь. Мы смотрим на терновый венец как на царский, зная, что он — на Сыне самого Бога, зная, что после Креста последует Воскресение, помня слова Воскресшего: “дана Мне всякая власть на небе и на земле”. Но царственность этого образа не только в божественности, Искуплении и Воскресении.
Царское достоинство — в полной свободе, с которой Иисус принял на себя это страдание. И мы, народ Божий и Его семья, царственное священство, теперь имеем свободу любую беду, унижение, страдание принимать свободной волей, и это принятие обладает невидимым, но поистине царским достоинством. Подобно Лаврентию и Игнатию, подобно Терезе Бенедетте Креста и Максимилиану Марии Кольбе. И именно благодаря тому, что Христос делает нас частицами Своего Тела, мы можем соединять наши страдания с Его Страстями, включать их друг в друга. “Уже не я живу, но живёт во мне Христос”.
4. Крестный путь Иисуса Христа
«И заставили проходящего некоего Киринеянина Симона, отца Александрова и Руфова, идущего с поля, нести крест Его». Нет, Симон не шёл усталый после работы на поле – был час шестой, около полудня; да и вообще Киринея – ливийский город, с населением в основном греческим, но на четверть – еврейским. Получается, он приехал в Иерусалим на Песах. Как если б кто-то из нас приехал в Рим на Пасху, и тут тебя ловят легионеры и заставляют помогать какому-то осуждённому преступнику по дороге к месту казни… Фантасмагория, почти “Приглашение на казнь” – разве что не на собственную.
Но евангелисты останавливаются на этом случайном прохожем: все сообщают, что он киринеянин, Марк упоминает, чей он отец. Почему? Руф – апостол от семидесяти. Александр – мученик, погибший в Карфагене. Значит, эта встреча стала Встречей, началом обращения (иначе вряд ли Симона называли бы “неким”, без упоминания о его ученичестве у Иисуса).
Мы можем встретиться со случайным, тяжёлым, неуместным, неприятным делом. Как узнать, что оно – крест, который ты помогаешь нести Христу? Если оно – помощь страдающему человеку, мы можем не сомневаться, что это помощь Христу. Значит, оно ведёт к жизни с Воскресшим.
Но что касается нашего собственного несения креста… Есть расхожее выражение: “Бог не даёт креста не по силам”. Во-первых, Иисусу самому крест оказался не по силам – потому и падал, потому и пришлось помогать Симону. Во-вторых, это рассуждение делает Бога ответственным за любое зло, происходящее с нами, напрочь отменяя свободную волю – даже не нашу, а тех, кто творит зло, осознанно или нет, будь то люди или духи. “Носите бремена друг друга”, – апостол призывал не зря: будь они по силам, к чему бы этот призыв? – мешать только непрошеной помощью… Но нет.
А ещё стоит задуматься, что же такое крест. Крест – орудие искупления, выкупа человека из-под власти грехов. Крест – орудие борьбы с грехом. Значит, крестом может быть не только страдание и испытание, но любое дело, которое взращивает в нас добродетель и помогает быть всё ближе к цели – Богу-Любви, избегая промахов-грехов.
Не к мазохизму призывает Иисус, говоря: “возьми крест свой и следуй за мной”, а к тому, чтобы расти для Царства Небесного.
5. Распятие и смерть Иисуса Христа
Тайна, о которой труднее всего говорить. Остаётся только молчать и слушать (и ловить отзвуки).
Отец Ян Твардовский писал: “прошу Тебя о любви как о тяжёлой работе”. Это она – работа Любви.
Семь слов Спасителя на кресте.
“Отче! прости им, ибо не знают, что делают” – о распинающих, об издевающихся над распятым. Непостижимо.
“Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю”, – раскаявшемуся разбойнику, хрипя сквозь боль.
“Жено! се, сын Твой. Потом говорит ученику: се, Матерь твоя!” И с тех пор Мария – любящая мать для любого ученика Иисуса, и этот завет, произнесённый с креста, непреложен.
“Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?” – и в любую нашу беду, в пропасть оставленности и одиночества сошёл Иисус, и там Он рядом с нами, потому что познал всё это на себе.
“Жажду”… Вот ответ миротворца, погибшего в миссии мира: “Не я, но Бог во мне. Я чаша, напиток Бога. И Бог жаждет” (Даг Хаммаршёльд, генсек ООН и христианский мистик).
“Совершилось!” В “Страстях Христовых” Мела Гибсона есть гениальный момент: окровавленный Иисус падает под тяжестью креста, встречается взглядом с Матерью и говорит: “Видишь, мама, творю всё новое”.
“Отче! в руки Твои предаю дух Мой”. “И, сие сказав, испустил дух. Сотник же, видев происходившее, прославил Бога и сказал: истинно человек этот был праведник”. Смерть, которая переворачивает даже сознание палачей.
Продолжение следует…
