Автор: Перевод Константина Чарухина. Впервые на русском языке!
Бл. Раймонд Капуанский, духовник св. Екатерины
Пер. с лат. Catharina Senensis, tertii Ordinis Dominici (S.), Vita auctore Fr. Raimundo Capuano, Ordinis Prædicatorum Magistro generali, ipsius Sanctæ Confessario. Ex editione Coloniensi collata cum MS. // AA. SS. Apr. T. III. P. 852-961.
СКАЧАТЬ КНИГУ ЦЕЛИКОМ:
В ряде мест личные местоимения без дополнительных оговорок заменены на соответствующие имена или регулярно употребляемые автором выражения. Имя святой Екатерины, имена святых, священников и монашествующих переданы на русский манер.
ПЕРВОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ
[1] Се глас духовный Орла, кто, воспарив до самой выси небесной и открыв Церкви воинствующей тайны замысла Божия, в главе XX своей книги Откровений, сиречь Апокалипсисе, глаголет: «…Увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей» (Отк. 20:1). И хотя эти слова так или иначе уже были истолкованы Святыми Учителями, уместным кажется (если я не слишком ошибаюсь), привести их в связи с предстоящим мне рассказом, ведь мы намерены поведать историю ангельской девы, чьё житие было скорее небесным, нежели человеческим, и которая, как известно, многим глубину бездонной премудрости (ср. Рим. 11:33) раскрыла, неведающим путь спасения [показала], всем, кто готов приять, цепь, коей связывается сатана, в словах, а также примерах явила, а точнее сказать – вручила.
[2] Ведь даже если под Ангелом, сходящим с неба, подразумевается тот «великого совета Ангел» (Ис. 9:6. – пер. П. Юнгерова), Господь Иисус Христос, Который, по свидетельству Апостола, сходит с небес, равно как и восходит (ср. Еф. 4: 10 и Ин. 3:13), это осмысление нисколько не уклоняется от предложенного нами, ибо изначально было ясно, что деяния эти, вне всяких сомнений, исходят от Того, Чья радость – с сынами и дочерьми человеческими (ср. Прит. 8:31), избранными от века. Во всяком случае, Он – по свидетельству вышеназванного Орла – Тот самый, Кто имеет ключ Давидов, коим, если отворяет, никто не затворит, а если затворяет, никто не в силах отворить (ср. Отк. 3:7). Он, опять же, сам заверяет, что имеет ключ ада и смерти (ср. Отк. 1:18), поэтому неудивительно, что он нисходит, неся цепь, чтобы связать сатану. Однако этот же Господь ангелов, а тут названный просто Ангелом, до того возлюбил род человеческий (ср. Ин. 3:16) любовью вечною (ср. Иер. 31:3), что с неизреченной милостью приял человеческую природу в единении со Своей ипостасью (suppositi). Потому-то, как сказано, он и не нуждается ни в какой радости, что так радуется с сынами человеческими, ибо то, что от века постановил сотворить, приводит к осуществлению не иначе как человеческим посредством. По сей, следовательно, причине Он от начала веков всегда обнаруживал сокровеннейшие Свои тайны через святых и избранных Им людей. По сей причине достодивные и сверхъестественные дела свершал Он всегда через служение угодников Своих. По сей причине, дабы передать Закон жизни из небесных областей земным обитателям, Он избрал в посредники не кого иного, как человека, которого и поставил вождем избранного народа. По сей же, наконец, причине Он, словно бы пленённый пылкой влюблённостью, присущей человеческой природе, принял её в полноте от девственного человеческого существа, преисполненного благодати, и, облечённый в сию природу, как бы в наряд любви, посредством неё и в ней незримо соединился с людьми, а совершив это предивное и преблагодатное деяние, Он такой любовью объял род человеческий, что, не довольствуясь этим братским отношением, столь дивно явленным людям, предал Себя во искупление ради спасения людей, преподнёс собственное Тело и Кровь в пищу душам человеческим до скончания мира и людям верным Самого Себя обещал в награду.
[3] На основании всего этого каждый из верных может рассудить, на сколь высокую ступень достоинства взошёл род человеческий, на какую превознесённую вершину помещён всякий христолюбец. Ведь достоинство человеческое превзошло дарами вершины ангельские, и после немногого умаления (если можно так сказать) Богом перед ангелами (ср. Пс. 8:6), возвышен был человек над ангельскими чинами. «Не много – говорит Пророк – Ты умалил его пред Ангелами: славою и честью увенчал его; поставил его владыкою над делами рук Твоих; всё положил под ноги его» (Пс. 8:6-7). Истолковывая это, Апостол в «Послании к Евреям» говорит о Христе: «…Тем, что Он подчинил ему всё, Он ничего не оставил неподчинённым ему» (Евр. 2:8. – пер. еп. Кассиана).
Итак, из вышесказанного разумный мыслитель может сделать вывод, как спокойно верная и любящая своего Спасителя душа может приближаться к Нему, с каким доверием – идти по Его стопам, на сколь многочисленные и сладостные дары она вправе надеяться от Того, Кто всего Себя издержал за неё, от Кого зависит всякое могущество (ср. 1 Пар. 29:11). О лень ослеплённая, о чёрствость современности до крайности закоренелая! О хладность нынешних душ, что студёнее паче снега и лед! С каким рвением души, сочетавшиеся верой со Христом, поспешали доселе за Агнцем! С какой поспешностью следовали они за Ним, куда бы Он ни пошёл, даже на крест! Сколько же их было в оные счастливейшие времена – не только обоих полов, но и любого возраста да сословия, – кто, словно сор (ср. Флп. 3:8), презрев мир и то, что в мире (1 Ин. 2:15), с веселейшим сердцем подвергая свою плоть всяческим мучительным испытаниям, скорее мчался, чем бежал по шипам скорбей и терниям телесных мук за вечным Женихом, чтобы переправиться со спокойным сердцем через пучину смерти к беспредельной жизни! Сколько, повторяю, было тех, кто, поправ всё преходящее, укрощая своё тело долгим мученичеством и на небесные радости взирая мысленными очами, созидал при этом Святую Церковь равно учением и примером, а после долгих подвигов завершал целомудренную жизнь, преставляясь блаженно на небеса! И откуда это всё? (ср. Вульг. Мк. 6:2) Не оттуда ли, что они уловили в свои сердца того многократно помянутого Ангела Великого Совета, спустившегося с небес, и ключом его Давидовым заперли земную бездну помышлений своих, а небеса открыли, и таким образом, прияв от Него величественную цепь добродетелей, победили и связали сатану, противостоявшего им.
[4] В те времена это было почти что обычным и довольно частым явлением. Но и в нынешние бедственные времена, когда, по пророчеству Апостола, люди стали самолюбивы (2 Тим. 3: 2), тот же Ангел не прекращает подавать нам свой великий совет и оказывать помощь, а именно: возвышать там и тут на земле некие души верных, пускай и немногие, кои так щедро и так обильно наделяет множеством огромных даров Своих, что в сердцах знающих их это вызывает восхищение, а у незнающих – недоверие. А ещё более удивительно и по моему суждению замечательно то, что это изобилие благодатных даров в наши дни, по-видимому, особенно действенно проявляется в слабом поле, то есть женском. Возможно, это для того, чтобы посрамить гордыню мужчин, особенно тех, которые, надувшись от самомнения, не стесняются называть себя знающими (хотя ничего не знают) и мудрыми (хотя ничуть не понимают сладости Божией). Ныне они так, по слову Апостола, поглупели (ср. Вульг. Рим. 1:22), что – о позор! – всуе намереваются знать без знания, понимать без мудрости. Видимо, именно таковых, если не ошибаюсь, Вечная Премудрость постановила посрамить смиренными поучениями и дивными делами святых дев, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Ним (ср. 1 Кор. 1:29), а немудрый человек научился, где пребывает мудрость, где добродетель, где свет очей и мир.
[5] Вот почему сия воплощённая Премудрость возвысила некую достодивную и святую деву в Тосканском краю – в Сиене, «Граде Девы», издревле величаемом этим именованием. И когда я внимательно рассматриваю её деяния и учение, восторженно созерцаю события её жизни и преблаженное преставление, [то чувствую, что] подобает, скорее изумляться и плакать, нежели что-либо говорить. Ибо как не изнемочь сердцу (ср. Пс. 72:26) пред столь многими и такими дивными дарами Всевышнего, когда оно взирает на сию хрупкую, летами юную, простого происхождения девицу, которая без человеческого научения и руководства взошла на вершину такого совершенства добродетелей, достигла такой ясности и совершенства учения – и всё это в стенах родного дома! Кто тут не изумится?! Кто не удивится, кто сможет сдержать слёзы радости и хваления?!
Однако Милость Божия, которая никому не желает погибнуть (ср. 2 П. 3:9), одарила меня всенедостойного без каких-либо предварительных заслуг с моей стороны (скорее уж, хорошо если не вопреки провинностям) не просто знакомством и доверительным общением с упомянутой святой девицей в течение долгих лет, почти до конца её жизни, но даже избрала меня ей в духовники, дав возможность приобщения и познания всяческих тайн, Господом ей дарованных и открытых; а потому, дабы (не дай Боже!) не скрыть этот вверенный мне по щедрости Всевышнего драгоценный талант завернутым в платок по образу негодного раба (Мф. 25, Лк. 19), я намереваюсь отдать его в оборот (ср. Лк. 19:23) ради стяжания богатой выгоды для душ человеческих, дабы с помощью богоугодного ростовщичества в своё время получить такую же пред лицом Господа Спасителя.
[6] Далее, поскольку приведённые выше слова Иоанна подходят (если я не слишком ошибаюсь) к теме моего сочинения, то приведу их снова, громогласно возвещая векам как нынешним, так и грядущим: «Увидел я, Раймонд, – пользуюсь этим именем, хотя по такому случаю сама дева именует меня Иоанном; думаю, по причине тайн, которые она мне открыла, – увидел я, – повторяю, – Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и … цепь в руке своей» (Отк. 20:1). Увидел я и засвидетельствовал. И хотя Господь сотворил много великого прежде, чем я познакомился с нею, однако я всё слышал либо от неё самой в таинстве исповеди, либо от других особ обоих полов, более чем заслуживающих всяческого доверия, бывших очевидцами и свидетелями (ср. Лк. 1:2). Итак, увидел я и услышал, так что позвольте мне и другим свидетелям вместе с евангелистом Иоанном воскликнуть: «Что мы видели, что слышали о Слове жизни, обитавшем в сей чудесной деве – то, и ничего помимо того, возвещаем вам» (ср. 1 Ин. 1:1,3). Ибо мы не можем не говорить (скажем вместе с Петром и Иоанном) того, что видели и слышали (Деян. 4:20), и не возвещать этого перед всеми. Так что посмотрим внимательно, о верные христолюбцы, на то слово, что явилось (которое, как было выше сказано, я видел), что явил Господь и показал нам (ср. Вульг. Лк. 2:15), грешным, из коих я первый.
Но что же, ради всего святого, я увидел? Конечно же, Ангела, сходящего с неба. Ведь сию женщину, о которой идёт речь, подобает называть, скорее, не женщиной, а земным ангелом или (если угодно) небесным человеком. Ведь разве не ангельское это и небесное [свойство]: от всех недозволенных и дозволенных удовольствий полностью отречься, на небесах всегда мысленно обитать, слова вечной жизни (Ин. 6:69) непрестанно произносить устами; без пищи, питья и сна, страдая от разных тяжких телесных болезней, не только жить, но и радоваться – и постоянно заниматься без утомления тем, что Божие и [ведёт] к спасению душ? Кто назовет это земным или человеческим? Молчу уж о знамениях разного рода и чудесах, в нашем присутствии совершённых через неё Господом, о которых пока не время говорить подробно, но, даст Бог, о значительной их части поговорим ниже.
Итак, чему удивляться, когда мы величаем Ангелом ту, что, подражая Ангельскому естеству в чистоте плоти и духа, служение Ангельское по повелению Царя Ангелов непрестанно свершала.
[7] Также правильно говорится о ней как о «сходящей с небес», потому что жительство своё святое имея на небесах, она по низкому о себе мнению и к ближним состраданию часто сходила на землю. Но поскольку о Женихе написано, что Нисшедший, Он же есть и восшедший (Еф. 4:10), то и истинная невеста изо всех сил старается следовать по стопам Жениха. Нисходила же и восходила названная дивная дева вместе с Ангелами по лестнице Иакова (ср. Быт. 28:12), дабы, узрев лик Господень на высшей ступени лестницы, обрести при восхождении обильное благословение, а при нисхождении поделиться благословением тем с обитателями земли сей. И всё это она совершила на лестнице Иакова, ибо, как ниже с помощью Господней будет показано, о чём бы она ни просила Господа и что бы ни делала, всё свершалось по посредничеству славной Богородицы Марии, да и вознесена она была Ею по человеколюбию Спасителя, а наилучшим символом обоих [этих действ] служит лестница Иакова.
Притом изречение о нисходящем Ангеле, который имеет ключ от бездны, не лишено, как мы сказали, и таинственного смысла, поскольку дева эта ангельская, исследуя (насколько то позволительно странствующей [по земной юдоли] душе) превосходящие всяческое человеческое суждение глубины божественной премудрости, нам её открывает и показывает. Ибо кто, читая её послания, которые она писала верным христианам и особам всякого сословия и положения чуть ли не по всему миру, не восхитится, дивясь их высокому слогу, глубине мысли и безмерно великой пользе для спасения душ? Ведь хотя в них она говорит на своём народном языке (так как не была обучена грамоте), но поскольку она «вошла в силы Господни» (ср. Вульг. Пс 70:16) с ключом от глубины глубин, слог её (если кто обратит пристальное внимание) более похож на Павлов, чем Екатеринин, он скорее апостольский, нежели девичий. Притом диктовала она свои послания так быстро, не прерываясь даже на краткий миг поразмыслить, словно бы читала нечто в какой-то книге, положенной перед нею. Я сам часто видел, как она диктовала двум писцам два разных письма, предназначенных разным людям и о разных предметах; и ни один [из писцов] не ждал при диктовке ни кратчайшего мгновения, и не слышал от неё ничего, кроме того, что предназначалось ему. Когда я выразил своё чрезвычайное удивление этим, многие из тех, кто был с нею знаком прежде меня, возразили, что многократно видали, как она диктовала порой трём, порой четырём писцам одновременно с такой же, как было уже сказано, скоростью и не меньшей памятливостью – что для женщины, чьё тело было так истомлено бдениями и постом, кажется мне признаком, скорее, чуда и пренебесного вдохновения, чем какой-либо природной способности.
[8] Более того, если бы кто-нибудь просмотрел на книгу, которую она явно под диктовку Святого Духа составила на своём наречии, смог ли бы он вообразить и поверить, что это произведение женщины? Притом слог у неё высочайший, такой, что трудно найти латинское сочинение, соответствующее по высоте её слогу, в чём наряду с прочими свидетелями и я сам убедился, так как пытался перевести эту книгу на латынь. Размышления настолько возвышенны и так глубоки, что если бы вы услышали их в латинском переложении, то сказали бы, что они, скорее, принадлежат Аврелию Августину, чем кому-либо другому. А насколько они полезны для души, взыскующей спасения, того кратко и просто словами не выразить. Ведь в сей книге описываются как все ловкие ухищрения древнего врага, так и все способы и предписания для победы над ним и угождения Всевышнему; как благодеяния Спасителя, оказанные Им разумным созданиям, так и грехи против Него, кои – о горе! – в наш беспорядочный век всё ещё повсеместно совершаются, но и средства от них, если кто внимательно присмотрится, найдёт в ней. К тому же содержание книги (как сказали мне её писцы), Екатерина никогда не диктовала в сознательном состоянии, но лишь во то время, когда, находясь в экстазе, беседовала с Женихом своим. Поэтому-то и книга эта выстроена по образу диалога Творца с созданной им душой – разумной и странствующей.
[9] Поэтому же, хотя писания её достойны всяческой похвалы, не могу довольствоваться и похвалой их, ибо слишком скромны они по сравнению с её живой речью, когда она говорила о делах человеческих. Ибо Господь наделил её искуснейшим языком, чтобы она умела произнести речь когда бы то ни было, а слова её пылали, как факелы, и не было никого из слышавших их, кто мог бы полностью укрыться от жара этих огненных слов. Потому и есть ныне общее мнение у тех, кто знал её, среди последовавших по стопам её и не последовавших, что никогда не бывало, чтобы кто-нибудь, пришедши послушать её с каким-либо дурным намерением, то есть, чтобы посмеяться над ней, не возвратился от неё не сокрушаясь – слегка или совершенно, и не переменившись – полностью или частично. Как не усмотреть по этим знакам огня Духа Святого, пылавшего в ней? Какое ещё требуется подтверждение того, что в ней глаголал Христос? Ибо, согласно речению Истины, любое дерево познается по плоду (ср. Лк. 6:44), а добрый человек из доброго сокровища выносит добрые слова и т.д. (ср. Мф 12:35), как возвещает та же Истина воплощённая. Видели бы вы, как часто те, что приходили смеяться и насмехаться над Екатериной, отступали со слезами; те, что приходили с надменным сердцем и задрав нос, уходили склонив голову и вздыхая; а те, которые были мудры в своих глазах (ср. Ис. 5:21) и наделены человеческой премудростью, после того, как слышали её, персты полагали на уста свои (Иов 29:9), изумляясь, и перешёптывались: «Как она знает Писания, не учившись? (ср. Ин. 7:15) Кто научил её столь возвышенным предметам?» Всё это для любого здравомыслящего человеку служило достаточным свидетельством того, что она «имела ключ от бездны», сиречь глубины сверхъестественной премудрости, и, просвещая помрачённые сердца, открывала слепым сокровища света вечного.
[10] Наконец, к словам Иоанна, принятым за основу этого предисловия, прибавим «имел… и большую цепь в руке своей» (Отк. 20:1). Поясним же, как это связано с нашим рассказом звучанием слов. Стоит ли удивляться, что Екатерина имела цепь? Разве два этих слова не созвучны? Ведь если произнести «Catherina» (Екатерина) с синкопой, будет «Catena» (цепь), а если в «Catena» вставить единственный слог, получится имя «Catherina». Но – ради всего святого – разве ограничимся мы звуками и знаками, пренебрегая суть и тайну, этими звуками означаемую? Не только эти звуки, но и сама суть указывает нам на связь. Ведь греческое «Catha» по-латински указывает на всеобщее, потому и Католическая Церковь согласно смыслу греческого слова переводится соответственно на латынь как Всеобщая.
Итак, «Catherina», как и «Catena», стремятся подвести нас к понятию всеобщности (universitas), каковую цепь и являет в силу своего устройства. Ведь она состоит из различных звеньев, изготовленных из какого-либо материала, настолько, однако, при этом крепко сцепленных между собой, что, не разбивая, их невозможно отделить друг от друга. Совокупность (universitas) таких различных звеньев и такового их (описанного нами) единства как раз и зовётся в общепринятом словоупотреблении «цепью», подобие которой Философ усматривает в природных явлениях. А это единство различных частей, или различие соединённых, указывает на два вида дарованных нам благ, а именно на верных людей, составляющих Церковь, и святые добродетели, составляющих спасение душ. В каждой из этих совокупностей (universitatum), угодных Богу, непременно обнаружится и всеобщность (universitatem), и различие – и невозможно говорить ни о какой всеобщности в подлинном значении, если она не заключает в себе и обеих [частей].
[11] Вот почему это слово изначально включает в себя различие и всеобщность, что в целом означается словом «цепь», в котором, пожалуй, немалая скрывается тайна. В самом деле, общеизвестно, что добродетели связаны, потому что обладать просто одной без другой отнюдь невозможно; и тем не менее у каждой из них есть свои особенности, которых не может быть ни у одной другой. Точно так же и верные, объединенные одной верой и одной любовью, находятся в таком положении, что если кто отступится от неё (веры и любви. – прим. пер.), то перестанет быть верным, но и совершенно необходимо, чтобы каждый особо обладал особыми дарами благодати того Духа, который разделяет каждому особо, как Ему угодно (ср. 1 Кор. 12:11), точно так же, как и личности разделены согласно собственной природе каждой из них. Итак, не ясно ли теперь, что согласно с вышесказанным каждая из этих совокупностей является цепью? Различие единого и единство различного явственно указывают вот на что: если любая из этих [совокупностей] есть цепь, то из этого согласно с вышесказанным следует, что обе они содержатся в следующем имени: Екатерина. И право же неудивительно, что эта Екатерина обрела от Господа всецелую полноту (universitatem) добродетелей, а всеобщую совокупность (universitatem) верных носила в своем сердце с такой любовью, что знающий не усмотрит ничего нового, если будет сказано, что она имеет цепь в руке своей, ведь она обладала вышеназванными совокупностями не понемногу и не умеренно, но в совершенстве и в превосходной мере. Слишком сжато, мне кажется, я изложил то, что намерен сообщить; а потому хочу и обязан объяснить пространнее.
[12] Видывал и я часто, хоть и будучи сам полон пороков, особ добродетельных, но никак не припомню, чтобы видал (и не думаю, что увижу в будущем) столь превосходную полноту добродетелей, что явственно обнаружилась в сей деве. И, если начинать с основания и приправы добродетелей, то есть смирения, то Екатерина обладала ею в такой мере, что не только всегда стремилась смиряться перед любым из нижайших, не просто хотела, чтобы её считали меньшей всех, но более того – была твёрдо уверена, что является причиной всех бед, которые претерпевали другие. Поэтому всякий раз, когда она замечала какое-либо общественное или частное бедствие, вызванное чьей-то провинностью или ради наказания кого-либо, она, обвиняя саму себя, говорила: «Ты причина всех этих бед; всё это происходит от твоих беззаконий, поэтому присмотрись к себе и оплакивай свои грехи у ног Господа, пока не удостоишься услышать вместе с Магдалиной: «Прощены тебе грехи и т.д.» (ср. Мф. 9:5, Мк. 2:5)».
Читатель, обрати внимание не только на само смирение, но и на глубочайший корень его. Ей мало было подчиняться другим, быть всякому послушной, всегда с терпением сносить обиды, ведь после всего этого она не только в соответствии с Господним наставлением [считала] себя ничего не стоящей рабой (ср. Лк. 17:10), но притом обвиняла себя перед Господом в том, что согрешила паче других и против других – даже (что важнее всего) гонителей своих. Таким образом, она считала себя не только ниже всех, не просто последней из всех, но паче того – неискупимой должницей всех. Поэтому, исключив всякое обоснованное или необоснованное осуждение ближнего своего и прочь откинув всякое собственное мнение, она со столь превосходным презрением к себе простиралась под стопы всех. Видишь, читатель, насколько полно здесь искоренена гордыня, с какой глубокой мудростью побеждено себялюбие, со сколь великой решительностью соблюдена [заповедь] любви к ближнему, которая является исполнением Закона. Не заметно ли, как в одном этом действии любовь и смирение искуснейшим образом сцеплены, как звенья цепи? Разве не кажется, что этой цепи достаточно, дабы пленить и связать преисполненного гордыни сатану, о чём говорит приводимое свидетельство Иоанново?
[13] Кое-что из ныне сказанного наверняка вызовет у читателя сомнения, от каковых я намерен очистить ум твой, дабы не принял ты недоговоренность за своего рода обман. Ибо же возможно, ты не поверишь в то, что, как было сказано выше, она стремилась подчиняться нижайшим и считаться последней из всех, и пренебрежёшь сим, поскольку этому не было дано более пространного объяснения. Но я хочу, чтобы ты знал, что мы совершенно превысим [допустимый] объём предисловия, если попытаемся подробно объяснить всё, что в нем содержится; достаточно и того, что всё будет пространнее изложено по ходу [самого] повествования. Узнай же пока, что эта дева добровольно оказывала покорность и постоянное послушание всем и каждому в доме своём, включая служанок, а также беднякам и больным, лежавшим в приюте, а без подчинения она отнюдь не пыталась жить, о чём пространнее будет поведано ниже – в повествовании. О том, что она считала себя ниже всех, я считаю, только что уже было достаточно сказано, но чтобы удалить из ума твоего все лишние недоумения, хочу, чтобы ты знал о том, что я сам однажды спросил у неё, как может она, не поступаясь истиной, считать и признавать себя причиной всех творящихся бед. А она, ещё сильнее подтверждая своё заключение, сказала: «Именно так!». И добавила: «Если бы я целиком была охвачена огнём любви Божией и с горящим сердцем молила Творца моего, то разве Он, Всемилостивый, не проявил бы милость ко ним всем и не допустил бы, чтобы все зажглись от огня, что во мне пылал бы тогда? И что такое стоит на пути столь великого блага? Явно ничего, кроме моих грехов. Поскольку недостаток не может происходить от Творца, в котором никакого недостатка не случается, то следует, что это может быть только из-за меня и от меня. Ну а помимо того, когда я представляю, сколько всяких даров благодати уделил мне Бог по великому Своему милосердию, чтобы я стала такой, как я говорила (т.е. «пылающей огнём Божией любви» молитвенницей. – прим. пер.), а по причине беззаконий моих я таковой не являюсь (что мне достаточно ясно показано через те беды, какие я вижу), то и гневаюсь я на себя самоё, и оплакиваю грехи мои – поскольку не отчаиваюсь из-за этого, а постоянно всё больше надеюсь, что Бог пощадит меня и их».
[14] Она промолвила это мне с величайшим пылом, а я, удивившись новому образу смирения и любви, достигшей притом совершенства, когда она даже общеизвестные грехи ближних явно приписывала себе, счёл за лучшее (хотя мне и пришли на ум некоторые возражения) промолчать, нежели дальше препираться пред лицом таковой наставницы добродетелей. Я уже указывал, а ныне, привлекая больше подробностей, ещё указываю, как в одном действии чудесно и превосходно соединились наподобие цепи смирение, вера, надежда и царица всех добродетелей; ибо смирение побудило её чудесным образом вменить себе [вину за] беды ближних, не осуждая их; вера показала ей, как благ и милосерд Господь и как сожалеет о бедствии (ср. Ил. 2:13) грешников, а также как плодотворен огонь, обретающийся в сердца слуг Божиих; надежда укрепляла её так, что, несмотря на столь многие и тяжкие грехи, она с дерзновением обращалась с мольбой к милости [Божией], как за себя, так и за других. И это в ней произвела та, что «никогда не перестаёт», – любовь (ср. 1 Кор. 13:8). Всё это сопровождалось сокрушением во грехах вместе с искупительными слезами сердечными и телесными, а также исключительной ревностью о душах и любую похвалу превосходящим попечением о спасении всех на свете.
Что тебе видится в приведённых примерах, о добрый читатель? Не усмотрел ли ты в первом же представленном тебе деянии святой девицы весьма великую цепь добродетелей? Разве ныне ты не узрел ясно (ср. Мк. 8:25), что по праву имя ей Catena, то есть Екатерина, и что, принимая во внимание предмет нашего рассказа, уместно сказать, что она имела большую цепь в руке своей? Поэтому мы верно сказали, что она имела двойную цепь, то есть цепь добродетелей и верных душ, из которых состоит Церковь, ибо то и другое она хранила в сердце своём уме с великим совершенством. Может быть, тебе кажется, что тут представлен образ только одной [цепи], однако же, если присмотришься внимательнее, затронуты были обе.
[15] Но для более ясного представления того, о чем идет речь, следует знать, что она носила в душе такой пыл любви к каждому из верующих, а уж тем более – ко всецелой их совокупности, что во всех её помышлениях, речах, поступках – во всём, что она осуществила или намеревалась, ничто другое не звучало и не подразумевалось, как только сострадание и любовь к ближнему. Кто, ради всего святого, смог бы подробно перечислить, сколько милостыни она подавала нищим, описать, какой уход она уделяла больным, как утешала и успокаивала умирающих словом, исполненным благоговения и дерзновения? Кто, опять же, смог бы счесть, сколько раз она оказывала утешения скорбящим, обращала грешников, укрепляла праведных, помогала злым подняться, а всем, кто вместе и порознь приходил к ней, привлечённый её любезностью, всячески содействовала спасению? Кому, добавим, по силам исследить потоки её слёз, сердечные воздыхания, настойчивые молитвы, глубокие стоны, коими она непрерывно день и ночь пред Женихом своим в преобильном поте лица утруждалась, вымаливая для каждого спасительного конца? Подтверждают это многочисленные свидетели, слышавшие, как она, пребывая в экстазе, когда от полноты духа двигался и телесный язык её (ср. Мф. 12:34), к Жениху своему тихо обратилась и сказала: «Неужто, Господи, смогу я смириться с тем, что хоть кто-нибудь из тех, что сотворены – как и я – по Твоему образу и подобию, погиб и из рук моих выпал. Я не хочу, чтобы пропал хоть один из моих братьев, связанных со мною родством природы или благодати, и чтобы враг древний их всех упустил, я хочу, а Ты чтобы обрёл всех к вящей имени Твоего чести и славе. Ведь лучше было бы мне, если бы все спаслись, а я одна – сохраняя лишь навеки любовь к Тебе – понесла наказания адские, чем если бы я была в раю, а все эти проклятые погибли; ибо больше чести и славы имени Твоему было бы от первого, чем второго». И был ей ответ от Господа, каковой она мне поведала втайне: «Любовь в аду сохраниться не может, ибо она разрушила бы его полностью; легче разрушиться аду, чем любви сохраниться в нём». А она Ему: «Коль бы потерпели то Твоя правда и справедливость, я бы хотела бы, чтобы он полностью разрушился или, по крайней мере, чтобы ни одна душа больше не сходила в него. И если бы – сохраняя лишь союз любви с Тобой – я могла бы лечь над зевом адским, заградив его, чтобы туда больше никто не вступил, то было бы для меня величайшим блаженством, ведь так все мои ближние спаслись бы».
[16] Из этого, читатель, ты можешь, если я не ошибаюсь, сделать очевидный вывод, как блаженно и совершенно была эта дева по милости Божией украшена и увита сими двумя златыми цепями в душе своей, так что не подобает мне излагать всё подробно, а то предисловие превратится в трактат. Чтобы склонить тебя к благоволение и вниманию достаточно описать (хоть и грубым стилем, но правдиво) тебе её великолепные качества. Однако я очень хочу, чтобы ты знал следующее: если бы ты видел и слышал со мной то, что я видел и слышал, то очами ума узрел бы в ней подражательницу смирения и чистоты Преславной Девы, воздержности и нищеты Иоанна Крестителя, покаяния и нищеты Марии Магдалины, искренности и святости Иоанна Богослова. Ты также увидел бы в [её] вере Петра, в надежде – Стефана, в мудрой любви – Павла, в стойкости – Иова, долготерпении – Ноя, в послушании – Авраама, в кротости – Моисея, в рвении – Илию, в чудотворении – Елисея. Также она с Иаковом созерцала, с Иосифом предсказывала будущее, с Даниилом открывала тайны, с Давидом день и ночь исповедалась Всевышнему. Я не преувеличиваю, говоря так, дражайший читатель, не преувеличиваю. Ниже, когда ты при чтении углубишься в подробности того, что здесь было сказано вкратце и в общем, увидишь, что я не допустил преувеличения. Право же нетрудно в любом из святых обнаружить последователя и самого Спасителя, и Его Преславной Матери, так что не будет преувеличением сказать об этом. Ведь подражающий не приравнивается к Тому, Кому в меру сил подражает, и не требуется от него совершенного или полного подражания. Поэтому Учитель язычников, призывая своих учеников к христианскому совершенству, молвит: «Подражайте мне, как я Христу» (1 Кор. 4:16). Сими словами, если хорошо вчитаться, он предлагает всем верным подражать не только себе, но и Иисусу Христу. А значит, ты поймёшь, что из моих слов «увидел бы в [её] вере Петра и т. д.» не следует ничего неуместного. Ведь каждый может быть назван Петром в вере, кто в совершенстве духовно обладает верой Христовой, и так же с другими [качествами святых]. Впрочем, ниже в нашем повествовании ты при водительстве Божием увидишь, что святая эта дева духовно обладала вышеназванными добродетелями (относящиеся к поименованным выше святым) таким необычайным и столь совершенным образом, что если вдруг сказанное об этом породило в тебе поначалу недоумение, всё оно отступит от ума твоего.
[17] Довольно того, что были тебе показаны (ср. Ин. 14:8) двойные цепи, которыми сатана был всячески связан и которые имел в руке своей сей Ангел девственный, который посредством одной из них, сиречь цепи добродетелей, восшед на небеса, из-за другой цепи, сиречь ради свершения спасения верных (ср. Флп. 2:12), сошёл с небес. Неудивительно, что с помощью таких двух цепей сатана оказался пленён, как далее говорит Иоанн, ведь ни один ученый теолог не усомнится в том, что царство сатаны [простирается] ровно настолько – и не более, – насколько порочные люди добровольно подчиняются ему. Ибо же сатана, осужденный за своею вину и связанный своим осуждением, никоим образом не может править своей силой, но только если порок других [людей] подчинит их духовные силы (mentes) злых владычеству его извращённой воли. Написано же, что он царь над всеми сынами гордыни (ср. Вульг. Иов. 41:25), так что от гордыни порождены те, над кем он властвует, поскольку никак бы он не мог властвовать [над другими], если бы воля сначала не извратилась гордыней. Итак, царство его не от его собственной силы, но от порока других, а раз царство его основывается на чужих, а не на его духовных силах, то, вне всяких сомнений, разрушение этого самого царства куда более зависит от чужих духовных сил, нежели от его собственных. Чего ради любому при искреннем желании легко разрушить это царство – по крайней мере, над собой. А говорю я: «при желании», имея в виду здесь того, кого благодать, что дана чрез Иисуса Христа (ср. Ин. 1:17), наделила желанием. Потому-то сам Учитель и Господь, когда увидел, что близятся Его Страсти и Смерть ради уничтожения грехов наших и излияния на нас Его благодати, сказал Своим ученикам, равно как и иудеям: «Ныне суд миру сему; ныне князь мира сего изгнан будет вон» (Ин. 12:31), ибо с пришествием благодати, каковую мы благодаря оным Страстям обрели, воля человеческая посредством благодати сделалась сильной, царство сатаны было обречено на полное разрушение, а он сам – на изгнание из обиталищ своих.
[18] Далее, как сатана посредством благодати изгоняется добродетелями, так благодаря им же он и связывается. Ибо же верная душа, в которой обитает благодать, день за днём за счёт приращения заслуг, а вместе с тем и просто под действием благодати, становится всё крепче и [даже делается] святою, и могучей рукой не только изгоняет сатану, но также связывает его и убивает. Ведь иногда в сердца верных изливается такая благодать, что они изгоняют сатану не только из своих сердец, но и из чужих. И не только изгоняют, но молитвами и заслугами своими добиваются, что Господь связывает сатану – так, чтобы он не мог докучать тем, из кого был изгнан, более, чем то полезно для их спасения. Потому, опять же, таковым людям Господь иногда даёт столь великую силу, что они изгоняют бесов из одержимых ими тел. Не то чтобы изгнание сатаны из тела важнее, чем из души, но для людского взора телесное исцеление заметнее, чем духовное. А Господь желает, чтобы ведомая Ему святость таковых людей, когда они преизобилуют совершенством добродетелей, открывалась также и человеческим очам, да прирастает от того всё более честь Его и спасение (ср. Отк. 19:1) людям.
[19] Ну а теперь вернемся к тому, с чего начали. Эта освященная дева, историю которой мы намерены рассказать, в полнейшем совершенстве овладев дарованной от Бога цепью добродетелей и связавшись узами всесовершенной любви с цепью верных душ, обеими связывала сатану. Изничтожив с помощью первой могущество его, дабы не имел он никакой силы над нею, с помощью другой она [связывала его], дабы не позволить, как бы ему ни хотелось, ни в чём вредить верным, особенно же тем, кого сама родила во Христе (ср. 1 Кор. 4:15), что будет по милостивой воле Всевышнего яснее ясного показано ниже. Итак, истинно и уместно было сказано, когда я вместе с евангелистом Иоанном сказал выше: «…Увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей». «Он взял, – добавляет евангелист, – дракона.., который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет» (Отк. 20:2).
Я не буду ни задерживаться более здесь, ни далее продолжать, но, ради всего святого, читатель, заметь и под водительством Божиим увидь в нижеследующем повествовании, как все эти слова подтверждаются в [житии] сей всяческих похвал достойной девы, особенно если ты внимательно присмотришься к началу её пути, середине и концу. Итак, пора завершить [изложение] того, чему Бог гласом духовного Орла изволил научить нас, [вдохновляя] на написание нашего труда. Теперь приступаем к рассказу о деяниях сей преподобной девы.
ДРУГОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ
[20] Сказал Давид, сын Иессеев; сказал муж, коему (как говорится во второй книге Царств, в главе двадцать третьей) предназначено было [пророчествовать] о Христе Бога Иаковля; сказал, повторюсь, славный псалмопевец Израилев в псалме, в коем [провозвещает] препровождение Единородного в земной мир: «Напишется о сем для рода последующего, и поколение грядущее восхвалит Господа» (Пс. 101:19).
А святой Иов, перед тем, как предречь святое воскресение, восклицал: «О, если бы записаны были слова мои! Если бы начертаны были они в книге резцом железным с оловом, – на вечное время на камне вырезаны были!» (Иов. 19:23-24).
Из этих слов Священного Писания мыслитель ясно может понять, что о тех преходящих [событиях], которые служат к чести и славе имени Божия, а также истинному и общему благу всех людей, недостаточно возвещать и сообщать лишь землякам и современникам, но надлежит их предавать записи, дабы стали они ведомы как настоящим, так и будущим [поколениям]. А поскольку согласно Соломонову изречению «род проходит и род приходит» (Еккл. 1: 4), неправильно было бы, если бы только один род получал то, что полезно для всех, да кроме того, если бы деяния божественной премудрости, кои восхвалять подобает вечно, поминались бы лишь только в течение краткого времени. Потому-то и был подвигнут Моисей на то, чтобы написать о начале творения и свершения патриархов – первых и самых последних, вплоть до своего времени. Потому-то и Самуил, и Ездра, а также другие пророки и священную историю записали, и пророческие речения прилежно предавали письменам. Потому-то и сами святые евангелисты, которые по достоинству занимают первое место среди историографов, Евангелие не только проповедовали, но и удостоились чести записать его. Потому-то одному из них громкий голос сказал: «То, что видишь, напиши в книгу» (Отк. 1:11).
[21] Потому-то, наконец, и я, брат Раймонд Капуанский, в миру называемый делла Винья, Ордена братьев-проповедников смиренный магистр и слуга, движимый разумными соображениями или, вернее, необходимостью, постановил предать записи прежде мною устно возвещаемые деяния (достойные как почитания, так и подражания (ср. св. Григорий Великий, Диалоги, Гл. 1. – прим. пер.)) некоей преподобной девы, Екатерины именем, родившейся в городе Сиене, что в краю Тосканском, дабы не только нынешний век, но также и века грядущие, познав эти изумительные добродетели, которые великий и прехвальный Господь содеял чрез сию деву, тогда исполненную благодати (gratiosa), а ныне несомненно достойную славы (gloriosa), хвалили Его во святых и в силах Его и благословляли по множеству величия Его (ср. Вульг. Пс. 150:1, 2); дабы паче всего пламенно возлюбили они Его изо всех сил и Ему одному служили как внешне, так и внутренне, притом в служении Ему с наивысшим постоянством пребыли до конца.
Ну а всем, кто будет читать эту книгу (ср. 2 Мак. 6:12), заявляю, что в неё не привнесено ничего вымышленного, ничего придуманного и ничего ложного (по крайней мере, относительно сути событий, насколько я при скудоумии своём смог в них разобраться), чему свидетель Сама Истина, Которая ни ошибается, ни ошибиться не даёт. А чтобы удостоверить важнейшие из описываемых здесь событий, я в каждой главе указываю, откуда и как получил то, о чём повествую, да увидит любой, откуда почерпнуто подаваемое в этой книге питие.
Но дабы свершалось всё во имя Троицы, я разделил эту книгу на три части – так будет легче найти [нужные сведения]. Первая часть будет охватывать рождение и младенчество её, а также отроческие года – до [духовного] обручения с Господом включительно; вторая будет охватывать время подвига её – от обручения вплоть до преставления; третья же часть – кончину её вместе с некоторыми предшествовавшими ей событиями, а также чудеса, происходившие тогда и после смерти её (некоторые, не все, потому иначе пришлось бы составить огромный том, на завершение которого не хватило бы моей жизни), а вслед за тем идёт её «Книга божественного учения, или Пересказы диалогов», включая 21 молитву её. Так, если Богу будет угодно, полностью завершится сие сочинение на хвалу Троицы превозвышенной, Которой честь и слава во веки веков. Аминь.
[22] РАЗБИЕНИЕ НА ГЛАВЫ
(Согласно изначальному плану книги бл. Раймонда. – прим. пер.)
Первая часть
В которой повествуется о её семействе и о том, что случилось с ней до того, как она вышла в люди.
Гл. I. О её родителях и их жизненных обстоятельствах.
II. О её рождении и младенчестве и о дивных чудесах, что были явлены тогда.
III. Об обете девства, данном ею, и обо всём, что произошло с нею прежде брачной поры.
IV. Об ослаблении рвения, попущенном Богом ради умножения благодати, и о мужественном терпении, с которым она переносила ради Христа многие обиды в доме своем.
V. О победе, которую она одержала над преследователями, как благодаря голубю, которого увидел отец её, так и благодаря видению бл. Доминика.
VI. О суровости её покаянного подвига и о преследовании, которому она подвергалась из-за этого со стороны собственной матери.
VII. О последней победе, которую она одержал в купальне, и о том, как она получила долгожданный хабит бл. Доминика.
VIII. О происхождении и основании иноческого чина Сестёр покаяния бл. Доминика и том, откуда происходит их устав.
IX. О её дивном возрастании и том, что все сообщения об оказанных Господом сей деве милостях, о которых она поведала своим духовникам, достойны веры.
X. О замечательном учении, которое Господь дал ей в начале, и о других учениях, на которых она основала свою жизнь.
XI. О дивной победе над искушением благодаря некоему другому учению, дарованному ей Спасителем, и неслыханном дружестве, каковое она имела с самим Господом Спасителем.
XII. О дивном обручении её, коим Господь обручился с нею посредством кольца, видимого очами веры.
Вторая часть
О житии св. Екатерины среди людей и о том, как дары, полученные ею в тайном затворе, были явлены миру.
Гл. I. Как Господь повелел ей начать житие среди людей.
II. О дивных деяниях, которые она совершала, и чудесах, происходивших в начале её жития среди людей.
III. О чудесах, которые она совершала, помогая нуждающимся.
IV. О дивных делах, которые она творила, служа больным в нужде их.
V. О невиданном образе жизни и о том, как были уличены роптавшие о постничестве сей преподобной девы.
VI. О дивных её исступлениях ума и великих откровениях, данных ей Господом.
VII. О некоторых чудесах, по наитию свыше содеянных сей благой девою на спасение душ.
VIII. О некоторых чудесах ради телесной жизни и здоровья человеческого, содеянных преподобной девою, когда она жительствовала среди людей.
IX. О чудесах, сотворенных сей девою ради избавления одержимых бесами.
X. О даре пророчества, которым славилась эта дева, и о том, как, пользуясь им, она многих спасла от опасностей, грозивших душе и телу (utriusque hominis).
XI. О чудесах, которые Господь сотворил через преподобную деву с неодушевленными вещами.
XII. О частом причащении сей преподобной девы и о чудесах, которые сотворил для неё Господь как с Досточестным Таинством, так и с мощами святых.
Третья часть
В которой возвещается о кончине преподобной сей девы и чудеса, после того свершившихся.
Гл. I. О свидетелях, которые присутствовали при её смерти и сообщивших автору, кто они и какие.
II. О том, что происходило в течение полутора лет до кончины преподобной девы, и о мученичестве, которое она претерпела от бесов, из-за которого в конце концов и постигла её смерть временная.
III. Как сия преподобная дева желала разрешиться и быть со Христом, что подтверждается одной молитвой, которую она сочинила и поместила в конце книги, которую сама продиктовала; эпилог этой книги вместе с упомянутой молитвой на латыни изложен слово в слово так, как она произнесла это на просторечии.
IV. О преставлении оной преподобной девы Екатерины Сиенской и о речи, которую она перед преставлением своим произнесла к сынам и дочерям, коих родила во Христе, наставляя их всех вместе и каждого особо; и видении, которое в час преставления её было явлено некоей почтенной даме.
V. О мужественном терпении, которое сия преподобная дева с очевидностью проявила при всех событиях, свершавшихся с нею от ранних лет и до смерти включительно, чем ясно подтверждается, что она достойна почитаться в лике святых Церковью Божией воинствующей, поскольку Церковь торжествующая украсила её великим множеством славных побед. В эпилоге этой же главы ради нетерпеливых читателей как бы подводится итог всему, что было сказано выше, так что, если вдруг кто-нибудь не сможет раздобыть книги целиком, он, располагая этой главой, сможет постичь как бы сущность целой книги.
VI. О знамениях и чудесах, которые соделал Господь по кончине святой девы, как до погребения её, так и после, а именно о тех, о которых мне удалось узнать, поскольку много свершилось и таких, что не были записаны.
(Ниже разбивка книги на главы приводится согласно изданию AA.SS. Номера вышеперечисленных глав указываются в квадратных скобках римскими цифрами. – прим. пер.)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА I. РОЖДЕНИЕ СВ. ЕКАТЕРИНЫ, БЛАГОЧЕСТИВО ПРОВЕДЁННОЕ ДЕТСТВО, СОЗЕРЦАНИЕ ХРИСТА, ЛЮБОВЬ К УЕДИНЕНИЮ, ОБЕТ ДЕВСТВА
[ГЛ. I.]
[23] Жил в городе Сиене, что в краю Тосканском, один человек по имени Якопо, отца которого по обычаю его родины называли в просторечии Бенинказа. И был человек тот простодушен, свободен от всякого лукавства и хитрости, богобоязнен и незлобив. Лишившись родителей, он взял в жёны женщину именем Лапа (в девичестве Пьяченти, дочь поэта Пуччо де Пьяченти; имя «Лапа» – скорее всего, тосканское уменьшительно-ласкательное от Джакома. – прим. пер.), которая была совершенно чужда всяческим порокам современных людей, хотя по сведениям всех знавших её отличалась изрядной рачительностью в бытовых и семейных делах до конца земной жизни своей. Сии искренне привязавшиеся друг к другу новобрачные происходили из довольно известных, хоть и не знатных, местных семейств и по меркам своего сословия были обеспечены земными благами. И благословил Господь Лапу, и, наделив многочадием, соделал как плодовитую лозу в доме (ср. Пс 127:3) Якопо, мужа её, ибо почти каждый год она производила на свет по сыну или дочери, а часто зачинала и рождала двойняшек (ср. Быт. 4:1, 17; 29:32, 35; 30:5, 17, 19, 23 и т.п.) вышеназванному Якопо.
[24] Притом несправедливо было бы, как мне кажется, обойти молчанием несравненные достоинства этого Якопо, благодаря коим он уже достиг (благоговейно на то понадеемся) пристани вечного счастья. Ведь вышеупомянутая Лапа поведала мне, что он был настолько уравновешен и так сдержан в своих словах, что какой-бы ни выдавался случай для волнения или беспокойства, никогда лишнее слово не исходило из уст его; мало того, когда он видел, что другие члены семейства огорчены и горькие слова произносят, то спешил успокоить каждого, говоря с улыбкой на лице: «Ну-ну, «чтобы хорошо было тебе» (Втор. 4:40), не волнуйся, а то ещё скажешь что-нибудь такое, что не подобает нам». А названная Лапа дополнительно сообщила, что однажды некий согражданин, вопреки всем требованиям справедливости, злобно давил на него, требуя огромной суммы, которая ему никоим образом не причиталась, и с помощью могущественных друзей и клеветы так вероломно разорил простодушного мужа, что тот лишился почти всего своего состояния, но и тогда Якопо отнюдь не терпел, чтобы в его присутствии кто-либо хулил клеветника его или проклинал его как-нибудь; мало того, саму Лапу, когда того проклинала, укорял, говоря мягко: «Оставь, дорогая, «чтобы хорошо было тебе», оставь его – Бог укажет ему ошибку его, а нам будет защитником (ср. Вульг. Иуд. 6:13)». Что впоследствии и подтвердилось на деле. Ибо правда выявилась почти чудесным образом, а человек тот, вразумлённый карой, понял, как сильно ошибался, неправо преследуя [невинного].
[25] Об этом мне поведала вышеупомянутая Лапа, и в этом я ей целиком верю, поскольку, как утверждают знавшие её, она в восьмидесятилетнем возрасте была так проста, что даже если бы захотела, то не сумела бы измыслить такую небылицу. Впрочем, и все, знавшие названного Якопо, единодушно бы засвидетельствовали, что человеком он был простым, прямым и избегавшим зла. Наконец, и домочадцы его были настолько скромны в речах, что все члены семейства, особенно женского пола, пройдя его школу, слов непотребных и нескромных ни молвить не могли, ни слышать. Поэтому-то, когда одна из дочерей, называемая Бонавентурой (о которой будет упомянуто ниже), вышла замуж за некоего юношу, называемого Никколо, из того же города, который, оставшись без родителей, перенял обычаи своих юных сверстников, а поскольку они, будучи невоздержны на язык, часто произносили неприличные слова, то и он вместе с ними, тогда Бонавентура настолько была опечалена этим, что захворала и день ото дня становилась все худее и слабее. И когда через несколько дней муж спросил её о причине этой болезни, она строго ответила: «В отчем доме я не приучена была слушать таковые слова, что слышу здесь ежедневно, и не так меня воспитали родители. Так знай же, что, если из этого дома не исчезнут такие неприличные речи, ты вскоре увидишь, как я помру». Услышав это и изумившись, он, вразумлённый и супругой, и, паче, родителями её, воспретил приятелям своим впредь говорить такое в её присутствии, что и было исполнено. Так скромность и благопристойность дома многократно упомянутого Якопо исправила нескромный и непристойный дом Никколо, зятя его.
Притом названный Якопо занимался ремеслом составления и изготовления красителей, коими окрашиваются шерстяные ткани и сама шерсть. Поэтому-то как его самого, так и детей его в том краю прозывали «красильщиками» (что, вероятно, заменяло им фамилию и звучало по-итальянски как «Тинтори». – прим. пер.). Так что есть чему подивиться: дочь красок составителя стала невестой небесного Повелителя, о чём, с Его помощью, будет поведано ниже.
Ну в то, что я рассказал в этой главе, частично известно почти всему тому городу или большей его части, частично узнано мною от самой преподобной девы, частично – у Лапы, её родительницы, равно как и от многих иночествующих и мирских особ, которые были соседями, знакомыми или родственниками Якопо.
[ГЛ. II]
[26] Когда вышеназванная Лапа, словно плодовитая пчела, часто производя потомство, наполняла, как было сказано выше, улей мужа своего Якопо сыновьями и дочерями, случилось по вышнему устроению так, что на Новый год (который праздновался в средневековой Сиене на Благовещение – 25 марта. – прим. пер.) она родила двойняшек или близняшек, коих по вечному предопределению подобало представить пред ликом Божиим, что впоследствии и подтвердилось на деле. Итак, родила она двух чад пола слабого, но ещё более слабых, как оказалось, телесным сложением, однако же сильных в очах вышнего Величия. Когда Лапа внимательнее рассмотрела тех, кого произвела на свет, то, понимая, что обеим её молока на прокорм не хватит, решила одну доверить кормилице, а другую оставить и кормить своим молоком. Случилось же по Господню попущению так, что она избрала себе на кормление ту, которую Господь от века избрал в невесты Себе.
Итак, та и другая прияли благодать святого крещения, и хотя обе они были в числе избранных, однако избранная для более высокой участи получила имя Екатерина, а другую назвали Джованной. Сия последняя, получив вместе с благодатью крещения имя Благодати (Иоанн в пер. с др. евр. – «Благодать Божия». – прим. пер.), в благодати оной воспарила на небеса, ибо же вскоре приял её [Бог], а Екатерина осталась у материнской груди, дабы в конце концов потянуть на небо цепь душ. Тогда Лапа стала с тем большим вниманием пестовать выжившую дочь, чем больше приходила к убеждению, что ей было предназначено одной остаться при ней после кончины сестры, а поэтому вышло так – часто повторяла она мне, – что полюбила она Екатерину паче всех сыновей и дочерей своих. Рассказывала она также, что по причине частых беременностей не могла ни одного из детей кормить своим молоком, а эту дочь выкормила, поскольку до окончания время вскармливания не беременела снова, явно ради того, чтобы получить передышку от родов и подготовиться к завершению плодоношения благодаря той дочери, которой предстояло достичь и стяжать вершины совершенства, словно бы в ней было [её материнское] предназначение. Ведь известно, что исполнитель приводит в действие изначальный замысел [своего господина] в последнюю очередь. Ну а Лапа сия, произведя на свет Екатерину, родила затем ещё один раз – некую Джованну, которая заменила почившую спутницу Екатерины, и на том, после рождения двадцати пяти чад, был положен предел её плодоношению.
[27] Итак, Бог взращивал помянутую сию девочку, и, когда, перейдя с молочной пищи на хлеб, она научилась ходить самостоятельно, так стала всем видевшим её мила и такие разумные молвила речи, что мать едва могла удержать её дома, ведь каждый из соседей и родственников норовил умыкнуть её и отвести к себе домой, чтобы послушать её разумных речей и с превеликим удовольствием приобщиться её детской веселости. За таковую особую весёлость её, доставлявшую чрезвычайное утешение, её стали, несмотря на собственное имя, звать вместо Екатерины Евфросинией (одна из трёх мифических граций, чьё имя в переводе с греческого и означает, собственно, «веселье». – прим. пер.). Кому это пришло в голову, не знаю; но она сама не раз усматривала тут таинственное знамение, ведь, как ниже будет поведано, впоследствии она возымела намерение подражать св. Евфросинии (Александрийской, пам. 16 января). Я же думаю, что дитя сие в детской своей болтовне то и дело употребляла какие-то словечки, которые были похожи или созвучны со этим словом – Евфросиния, из-за чего, повторяя её словечки, так и называли её саму. Что бы то ни было, ещё когда она была малюткой, по первым росткам было заметно, какие плоды она принесёт во взрослых летах. Притом её смышлёность и разумность в речах, равно как и усладу, приносимую святыми беседами с нею, нелегко было бы выразить ни в слове, ни на письме; познали сие только те, кто лично испытал. И от избытка сердца моего принужден упомянуть здесь, что благодаря невесть откуда взявшейся мощи (energiae) она не только могла растрогать своим живым голоском, но и убедить в беседе, отчего людские умы настолько бывали увлечены к добру и обретали услаждение в Боге, что всякие печали покидали сердца беседовавших с нею, а всякое душевное томление изгонялась и всякое воспоминание о любом бедствии отступало, за чем наступало столь глубокое и необыкновенное душевное спокойствие, что каждый, дивясь самому себе, радовался невиданным радованием и восклицал в душе: «Хорошо нам здесь быть.., сделаем здесь три кущи (ср. Мф. 17:4), чтобы остаться подольше». Что неудивительно, ведь там, незримо скрываясь в сердце невесты Своей, несомненно присутствовал Тот, Кто, преобразившись на горе, побудил Петра воскликнуть подобными словами.
[28] Так, возвращаюсь к тому месту рассказа, откуда сделал отступление. Девочка возрастала и укреплялась Духом (ср. Лк. 1:80) Святым и Премудростью Божией быстро наполнялась. Когда же ей было пять лет или около того, она, выучив Ангельское приветствие Преславной Девы, часто повторяла его и, вдохновлённая свыше, начала, поднимаясь и спускаясь по лестнице, на каждой ступени коленопреклонённо Пресвятую Деву приветствовать (о чём сама призналась мне на тайной исповеди, когда зашла речь на эту тему). И получилось так, что, как прежде она произносила слова, угодные людям, так теперь она начала чаще и благоговейно произносить угодные Богу слова, по-своему взбираясь от видимого к невидимому. И вот, поскольку она начинала и сопровождала всякий день такими благоговейными деяниями, Всемилостивый Господь пожелал начатки её благочестия украсить неким благодатным и чудным видением, дабы, призывая её к «дарам большим» (ср. 1 Кор. 12:31), вместе с тем показать, что намерен из сего малого росточка образовать высокий кедр (ср. Иез. 17:23) и вырастить его, орошая Святым Духом.
[29] Случилось же так, что когда девочке сей было около шести лет, пошла с отроком Стефано, братом своим, который был её немного старше, в гости к Бонавентуре, сестре их, упоминавшейся выше, бывшей замужем за неким Никколо, чтобы, скорее всего, по поручению общей родительницы их Лапы , поведать да потолковать о том о сём; таков уж обычай матерей семейств – навещать своих замужних дочерей и узнавать лично или через кого-нибудь другого, всё ли у них в порядке. Когда же, исполнившие приказание дети, возвращаясь от вышеназванной сестры к себе домой, проходили через некую низину под названием Валле-Пьятта, преподобная девочка, подняв взор, увидела напротив, в воздухе над куполом церкви Братьев Проповедников, несравненно прекрасный брачный чертог, посреди коего Спаситель мира Господь Иисус Христос восседал на царском троне, облачённый в архиерейские одеяния, а на главе у него была тиара, то есть митра как у самодержца и папы. И были при Нём князья апостольские Пётр и Павел, а также блаженнейший евангелист Иоанн. Когда она с изумлением это рассмотрела, то, став как вкопанная, воззрилась, не сводя глаз, на Спасителя своего и обоих мужей взором, полным любви. А Он, явившийся так чудесно с тем, чтобы по милосердию Своему привлечь её любовью к Себе, устремив на неё очи славы (ср. Ис. 3:8), прелюбезно улыбаясь, простёр над нею десницу и, сотворив по образу иерархов спасительное знамение креста, милостиво уделил ей дар благословения Своего вечного.
[30] Сей дар благодати оказался настолько действен, что тотчас же, восхищенная умом и преображённая в Того, на Кого она с любовью взирала, девочка, позабыв не только путь, но и как бы самоё себя, стала на большой дороге, по которой в великом множестве двигались люди и лошади, в естественном испуге, но с вознесённым взором и неподвижной головой. И стояла бы она там без сомнения неизменно, пока длилось то видение, если бы кто-нибудь не подтолкнул её и не повлёк за собой. Пока же творилось такое от Господа, сопровождавший её брат, отрок Стефано, прошёл, когда она остановилась, ещё какое-то расстояние по низине, думая, что она идёт за ним. Но когда он вскоре обратил внимание, что она не следует за ним и что её нет поблизости, вернулся и увидел, что сестра его, сильно отстав, стоит как вкопанная и всматривается ввысь. Возвысив голосом, он позвал её. Затем, поскольку она не ответила и не обратила на него внимания, он обратился назад и, приближаясь к ней, продолжал звать. Но когда и это ничуть не помогло, он потянул её руками, говоря: «Что ты творишь? Почему не идешь?» Она же, словно бы пробудившись от глубокого сна, опустив на миг взор, сказала: «О, если бы ты видел то, что видела я, ты бы ни за что не стал мешать мне, пробуждая от сего сладостного видения». И сие сказав, она снова обратила взор в высь, но видение, исчезнув, уже совершенно прекратилось, ибо такова была воля Явившегося. И она, не в силах снести сего без острой скорби, со слезами стала винить саму себя, горюя, что отвела глаза.
[31] И с того часа девочка начала взрослеть, взрастая в добродетелях и нравах да в дивном разумении, так что поступки её казались не детскими и даже не юношескими, но, скорее, умудрёнными старостью. Ибо ведь уже тогда возгорелся в её сердце огонь любви Божией, силой коего просвещался её разум, оживлялась воля, укреплялась память, а внешние поступки во всём следовали правилам закона Божия. Согласно тому, что она мне, недостойнейшему, смиренно поведала наедине, в то время она изучила жития и уразумела поучения Отцов египетских, а также и деяния некоторых святых (а прежде всего – бл. Доминика), причём никто из людей ей того не советовал и ни разу перед тем она не слышала чтения вслух [этих книг], но [получилось так] исключительно по действию Святого Духа. И сердце её целиком было охвачено пылким рвением подражать их житию и делам, так что ни о чём другом она не могла и помышлять. Отсюда происходит то множество небывалых достоинств юной преподобной, что всех взиравших приводило в изумление. Ибо она искала укрытых мест и втайне бичевала какой-то веревочкой своё тельце. Совершенно оставив забавы, она постоянно стремилась к молитве и размышлениям. День ото дня она вопреки детским нравам становилась всё молчаливее и меньше, чем обычно, вкушала телесной пищи, хотя с растущими детьми обычно происходит как раз обратное. Привлекаемые сим примером, множества её сверстниц собирались вокруг неё в горячем желании слушать её спасительные речи и подражать её святым трудам по мере своих скромных сил. Поэтому и стало так, что все они вместе с нею тайно собрались в каком-то из помещений её дома, и подобно ей бичевали себя, а также повторяли указанное ею число раз Молитвы Господней и Ангельского приветствия. Однако всё это, как увидим ниже, было лишь предвестием будущих свершений.
[32] Этими подвигами великие деяния Божии не ограничились. Ибо (как мне неоднократно повторяла её мать, да и сама она не смогла отрицать, когда я втайне спросил её) весьма часто, если не в большинстве случаев, когда Екатерина в отчем доме поднималась или спускалась по лестнице, она, казалось, переносилась по воздуху, не касаясь ступеней ногами, так что мать по собственному признанию часто пугалась, видя, как быстро та движется. Случалось же сие преимущественно тогда, когда она стремилась избежать общения с другими, и особенно –мужчинами. Впрочем, я думаю, сие необычайное чудо на подъёме и спуске с лестницы вызвано было тем, что (как было сказано выше) прежде на каждой ступени она, поднимаясь и спускаясь, любила произносить Ангельское Приветствие.
[33] Затем, в заключение этой главы [вспомним], что, узнав исключительно благодаря откровению Божию, как было сказано выше, о деяниях и житии святых египетских Отцов, она возгорелась величайшим рвением подражать им изо всех сил. Поэтому, как она сама признавалась мне, в ранние свои годочки невероятно горячо алкала пустыни, но никак не могла измыслить способ исполнить свою мечту. А поскольку ей не было определения свыше обитать в пустыне, она остановилась на том, что позволяла её немощь собственного естества, и не смогла придумать тут ничего больше того, что дала ей детская смекалка. Ибо же случилось так, что когда после борьбы мечты с хрупкостью детства, мечта вроде бы победила, но не одержала полной победы. Так, однажды утром, вдохновлённая мечтой, она, думая отправиться на поиски пустыни, в меру детского соображения запаслась всего лишь одним куском хлеба и, добравшись в одиночку до дома своей замужней сестры, расположенного недалеко от городских ворот, известных как Ворота св. Ансана (позднее – ворота св. Марка, разрушенные в XIX в; св. мч. Ансан Сиенский – покровитель города, память 1 декабря. – прим. пер.), и вышла через них, чего никогда раньше не делала. Проследовав оттуда вниз по какому-то спуску и, не видя рядов зданий, как в городе, она подумала, что пустыня уже близко. Пройдя немного дальше, она в итоге обнаружила под скалой некую пещеру, которая ей понравилась. С радостью вступив внутрь, она решила, что наконец-то нашла желанную пустыню. Тот, Кто уже давно являл ей Свою благосклонность и благословение, – Бог, исполняющий истинные устремления святых, – хотя и не предопределил для невесты Своей такого жития всё же не допустил, чтобы оное деяние прошло без знамения его милости. Ибо вскоре после усердной молитвы она, потихоньку оторвавшись от земли, вознеслась настолько, насколько позволяла высота пещеры, и оставалась до девятого часа. Она ж сама тогда думала, что это происходит с нею из-за козней врага, который будто бы обманом хочет воспрепятствовать её молитве и отшельничеству, а потому старалась молиться еще сосредоточеннее и ревностнее.
[34] Наконец, около часа, когда Сын Божий, подвешенный на кресте, свершил наше спасение, она, как взошла, так и сошла (ср. Прит. 30:4; Ин. 3:13; Еф. 4:9-10). И уразумела по Господню вдохновению, что ещё не то время, когда ей ради Господа подобает сокрушать свое тельце, и что не хочет Господь, чтобы она покинула отчий дом таким образом. По этой причине в том же Духе, что вёл её, она отправилась обратно. Однако, выйдя и осмотревшись, она поняла, что находится в одиночестве, а путь до городских ворот показался ей чрезвычайно долог для её слабых сил. И перепугавшись, что родители сочтут её погибшей, она в молитве вверила себя Господу. Ну а затем (как она поведала Лизе – некоей своей родственнице) по прошествии краткого времени Господь, перенеся её по воздуху, поставил в городских вратах, отчего она не понесла никакого вреда. Тут уж, поспешив, она возвратилась в свой дом. Поскольку же родители полагали, что она вернулась от замужней сестры, всё случившееся осталось в тайне, пока она сама, уже в зрелом возрасте, не поведала сие своим духовникам, в числе коих не по достоинству оказался и я, «последний по призванию», равно как и по заслугам (аллюзия на антифон в праздник обращения ап. Павла. – прим. пер.).
Почти всё, что содержится в этой главе, я узнал по большей части от Лапы, матери её. Какую-то же часть [сведений], а особенно то, что здесь приводятся под конец, нам сообщила сама святая дева и вышеупомянутая Лиза, как я уже говорил. Впрочем, обо всём вышесказанном, кроме последнего [события], я собрал множество свидетельств как от первого её духовника, который с детства воспитывался в доме родителей её, так и от ряда достойных веры дам: соседок и родственниц семейства девы сей святой.
[ГЛ. III]
[35] Такова была (как вкратце упомянуто выше) сила и действенность видения, описанного в предыдущей главе, что вскоре всякая мирская любовь была полностью вырвана с корнем из сердца преподобного дитяти, а укоренилась в душе её святая и безраздельная любовь к единородному сыну Бога и Преславной девственной Матери: к Господу нашему Иисусу Христу. Поэтому она всё почитала за сор, дабы приобрести Спасителя (ср. Флп. 3:8). И начала она не иначе как по научению Святого Духа понимать, что должно, всецело храня целомудрие, служить Творцу как сердцем чистым, так и телом, а поэтому от всего сердца горячо стремилась к девственному целомудрию.
Итак, она поразмыслила и благодаря откровению Божию осознала, что Пресвятая Богородица была первой, кто изобрёл девственную жизнь, и первой, кто посвятил своё девство Богу. Посему она и вверила себя в этом отношении Ей, а когда достигла возраста семи лет, то не как семилетняя, но как семидесятилетняя (ср. Мф. 18:) – рассудительно и неспешно – размышляла о принесении сего обета, постоянно молясь (ср. 1 Фес. 5:17) Царице Дев и Ангелов о том, чтобы изволила Она милостивым споспешением Своим вымолить ей у Господа совершенного наставления Духа Его, силою коего она поступит как будет угоднее Богу и полезнее для спасения души её. И постоянно выказывала она перед Нею устремление своё, ибо горячо жаждала вести жизнь ангельскую и девственную.
День ото дня любовь к вечному Жениху всё более разгоралась в сердце умудрённой девы, горячо распаляя дух её и беспрерывно зовя к жизни небесной. Когда рассудительнейшая девочка заметила это, она, не желая дать погаснуть пламени, которое она себе уже вымолила, с искренней устремлённостью обратила дух ввысь. Однажды, выбрав себе укромное место, где могла бы говорить погромче и никто не услышал бы, преклонив колени телесно и духовно, она с величайшим благоговением и смирением так обратилась к Благословенной Деве: «О Преблагословенная и Пресвятая Дева, Ты первая из женщин посвятила Господу девство Своё вечным обетованием, благодаря чему по великой Его благодати стала Матерью Его Единородного Сына, взываю к неизреченному милосердию Твоему: невзирая на недостоинство моё и несмотря на убожество моё удостой меня великой милости и даруй мне в Женихи Того, Кого я из самой глубины души моей алчу – Всесвятейшего Сына Твоего, единого Господа нашего Иисуса Христа. И я обещаю Ему и Тебе, что никогда не приму другого жениха, а девство своё по мере малых сил моих соблюду ради Него навсегда невредимым».
[36] Читатель, ты отметил, как сообразно устроила та Премурость, которая быстро всё устрояет на пользу (ср. Прем. 8:1), дары и добродетельные дела сей преподобной девы? На шестом году своей жизни, узрев Жениха своего плотскими глазами, она получила от Него славное благословение, а на седьмом принесла обет девства. Первое из этих чисел превосходит в совершенстве другие числа (6=2х3 – произведение двух первых простых чисел. – прим. пер.), а второе все теологи называют числом полноты (universitatis). Итак, что же следует понимать под этим, как не то, что сей деве предстояло обрести от Господа совершенную полноту всех добродетелей и, следовательно, достигнуть вершины славы? Если шесть означает совершенство, а семь – полноту, то что же они могут означать вместе, как не совершенную полноту? Поэтому по праву наречена она именем Екатерина, что, собственно, означает всецелую полноту, о чём в первом предисловии сказано пространнее.
Но призываю также обратить внимание на порядок, который она соблюдала при свершении обета. Во-первых, она попросила о Женихе, Которого любила душа её (ср. Песн. 1:6). Во-вторых, отвергла любого другого, поклявшись в вечной верности Первому. Неужто сия просьба её могла быть отклонена? Обрати внимание, Кого она просит, о Ком просит и как просит. Ведь просит она Ту, что будучи наделена щедростью в даяниях благодати как Своим особым свойством и не в состоянии отказать в даянии благодати даже самым неблагодарным грешникам, никого не отвергала – ни мудрых, ни неразумных, ни единого не презрев, перед каждым сочла Себя должницей; Ту, что длань Свою открывает любому бедному, и руки Свои непрестанно протягивает всем беднякам (ср. Прит. 31: 20), служа для каждого словно бы неисчерпаемым источником. Так как же не выслушала бы невинную и пламенную малышку Та, Которая не отлучает от милости Своей взрослых злодеев? Как же не приняла бы обет девства Та, Которая первою открыла девственное житие людям? Как, право же, отказала [дать в Женихи] столь искренне просящей деве [Своего] Сына Та, Которая привлекла Его с небес на землю, дабы Он был всем верующим дарован?
[37] Увидел, как она просит? Посмотри же, ради всего святого, и о Ком она просит! А молит она о том, о чём учил молить Тот, Кого молят; взыскует того, что призывал искать Он же – взыскуемый. Не может быть отвергнуто, если Истина не обманывает, таковое прошение; не останется тщетным ходатайство, об исполнении коего обещает таковое повеление: «Просите, – рекла Истина воплощённая, – и дано будет вам; ищите, и найдёте». И в другом месте: «Ищите же прежде Царства Божия и правды его» (Мф. 7: 7 и 6: 33). Итак, когда она в столь ранние годы просит и усердно взыскует Сына Божия, Который и есть само Царство Божие, то по какому закону может случиться так, чтобы она не нашла того, что ищет, или не получила того, что просит? Но если обратишь внимание и на то, каким образом она просит, то ясно будет видно, что моление её по настоянию закона ни в коем случае не может обернуться тщетной. Ведь она не только в настоящее время готова получить просимое, но для всякого будущего [даяния] устраняет любые препятствия, облекаясь в одеяния вечного девства, угодные Тому, Кого она просит: она связывает и сковывает себя торжественным обетом пред Богом, дабы ни мир, ни сатана не смогли воспрепятствовать сему намерению. Чего не соблюла она из условий, требуемых, чтобы молитва непременно была услышана? Да, она молится за себя, и правильно делает – мало того, она самого спасения смиренно просит и даже с величайшею верой настаивает, а для того, чтобы одновременно изъявить готовность выстоять, даёт вечный обет, которым устраняет всякое препятствие к исполнению просьбы. Неужто же, о добрый читатель, не уверился ты с ясностью (если разумеешь Священное Писание), что по настоянию закона молитва такая должна быть услышана Господом? Будь же уверен, будь совершенно уверен, что она, как и просила, получила вечного Жениха от Его сладчайшей Родительницы и в обете вечного девства соединилась с Ним при посредстве оной Матери Господа, что будет, споспешением Господним, с полнейшей ясностью показано ниже в последней главе сей первой части при описании преславного знамения.
[38] Ну а теперь ты узнаешь, как по свершении сего священного обета святая девочка день ото дня становилась всё святее.
И начала маленькая подвижница Христова бороться с плотью, потому что до сих пор борьбы этой ещё не начинала; и решила она отнять у плоти яства из плоти, хотя бы насколько это было для неё возможно. Поэтому, когда подавали ей, как обычно, мясо, она либо отдавала его брату Стефано, упомянутому выше, либо потихоньку, чтобы никто не заметил, подбрасывала кошкам. Самобичевания, о которых было сказано выше, она продолжила и увеличила их число, [занимаясь этим] как одиночку, так даже и с девочками. Поистине, в душе малышки возгорелась – о чём и сказать удивительно – некая ревность о душах, и особую пылкую любовь она питала к тем святым, которые посвятили себя спасению душ. И стало ей по Господню откровению ведомо, что блаженнейший отец Доминик по ревности о вере и спасению душ основал Орден братьев-проповедников. Поэтому-то она прониклась таким почтением к оному ордену, что, когда братья этого ордена у неё на глазах проходили по улице перед её домом, она приметила места, где ступали их ноги, а после того, как они прошли, целовала следы их ног их со смирением и благоговением. С той поры в её сердце возникло великое желание вступить в орден оный, чтобы вместе с другими братьями содействовать спасению душ. Но когда она поняла, что этому мешает её пол, стала часто подумывать (как сама мне призналась), не последовать ли в этом примеру св. Евфросинии, чьим именем её как раз когда-то называли, сиречь, как та, притворившись мужчиной, вступила в мужской монастырь, так ей, отправившись в отдалённые края, где её не знают, притворяясь мужчиной, вступить в Орден проповедников, чтобы помогать гибнущим душам. Однако всемогущий Бог, Который с иной целью наполнил сердце её оной ревностью и по-другому желал исполнить устремление её, не позволил довести ей замысел до дела и не попустил полностью осуществить его, хотя в душе её ещё долго держался этот замысел.
ГЛАВА II. О ТОМ, КАК МАТЬ БЫЛА МЯГКО ВРАЗУМЛЕНА; КАК ЕКАТЕРИНА, НАДЕВ ОДНАЖДЫ ЖЕНСКИЕ УКРАШЕНИЯ, ВСЮ ЖИЗНЬ ПОТОМ ОПЛАКИВАЛА ЭТОТ ПОСТУПОК; КАК ОНА ОТВЕРГЛА БРАЧНЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ, ОСТРИГЛА ВОЛОСЫ, ЗА ЧТО И ПРЕТЕРПЕЛА НЕПРИЯТНОСТИ
[39] Между тем преподобная девочка прибавляла в росте и летах, но куда более возрастала духовно. Прибавлялось смирения, и росло благочестие; вера всё более выступала на свет, надежда сильнее день ото дня укреплялась, любовь постоянно умножала свой пыл, а из всех сих достоинств наибольшее почтение в очах наблюдавших её поведение вызывала зрелость нравов. Родители изумлялись, братья дивились, все домочадцы семейства их были поражены, взирая, какими она в столь малых летах обладает познаниями. В качестве занимательного примера на сей счёт я хотел бы привести один случай, поведанный мне с величайшей серьёзностью её матерью.
Так вот, это случилось в то время, когда Екатерине было от семи до десяти лет: её мать, желая, чтобы отслужили мессу в честь св. Антония, позвала дочь и сказала: «Поди в приходскую церковь и попроси нашего отца-настоятеля, чтобы сам отслужил или поручил кому-нибудь мессу в честь св. Антония, а столько-то и столько-то свечей и монет оставишь в пожертвование на алтаре». Услышав сие, благочестивая девочка с готовностью совершить то, что послужило бы чести Божией, весело и стремительно побежала в церковь, поговорила с настоятелем, исполнила материнское повеление, но, восхищённая литургией, осталась в церкви до самого окончания мессы. Наконец, когда богослужение полностью завершилось, она возвратилась домой.
[40] Однако, поскольку, по мнению матери, она слишком задержалась (ибо предполагалось, что она, отдав приношение священнику, тотчас же должна вернуться), то, увидев Екатерину, мать её Лапа, чтобы устыдить дочь за задержку, молвила на местный лад: «Пусть будут прокляты злые языки, что говорили, будто ты вообще не воротишься!» Ибо так принято говорить в народе, особенно, когда кто-нибудь сильно задерживается. А мудрая девочка, услышав материнские слова, примолкла ненадолго и спустя малое время, отведя её в сторону, совсем по-взрослому произнесла сии слова, смиренно молвив: «Госпожа матушка, если я когда-нибудь не исполню либо нарушу приказ ваш, выпорите меня, как вам заблагорассудится, чтобы в другой раз я оказалась внимательнее, – ибо это достойно и праведно, – но умоляю, не позволяйте из-за моих проступков языку своему проклинать кого-либо доброго или злого, поскольку это не приличествует почтенному облику вашему, а мне это чрезвычайно великое огорчение для сердца (ср. Рим. 9:2)». Сие услыхав, мать свыше всякого вероятия удивилась, что маленькая дочь её делает ей такое разумное замечание, и совершенно растерялась, но, не желая ей этого показывать, спросила у неё: «Почему ты так долго там пробыла?» А та молвит: «Я слушала ту мессу, о которой вы приказали, а когда отслужили её, без промедления сразу же вернулась, нигде на обратном пути не останавливаясь». Тогда мать, получив от дочери ещё большее назидание, по возвращении домой рассказала обо всем мужу своему Якопо, сказав: «Так и так говорила твоя дочурка». Он же, возблагодарив Бога, молча обдумал случившееся.
По одному лишь этому, пускай и из числа мелочей, случаю, ты, читатель, ты можешь судить, какая была благодать Божия, постоянно сей преподобной деве прибавляемая, когда она достигла брачных лет, о коих предстоит поговорить непосредственно в следующей главе. Посему сей главе я полагаю конец, но знай, что содержащиеся в ней сведения я получил большей частью от самой преподобной девы, а ещё частично от её матери и тех, кто жил в их доме тогда, когда она была в том возрасте.
[ГЛ. IV.]
[41] По прошествии первых лет её жизни, которые были удивительны и добродетельны, всемогущий Бог, желая выше возвести лозу, которую недавно посадил в виноградниках Енгедских (ср. Песн. 1:13), чтобы возросла она до высоты кедров ливанских (ср. Песн. 5:15) и чтобы к вящему удивлению на возвышенностях произрастила кисти кипера (ср. Песн. 1:13), дланью попущения своего ненадолго углубил её в землю, дабы так, сильнее закрепившись корнями, она выше протянула свои побеги и на вершине совершенства явила подобающий плод. Так и вода прежде чем подняться, достигает дна; так вообще и всякое растение: чем глубже оно запускает корни, тем дальше поднимает верхушку свою. Ничего поэтому нет удивительного в том, что Соделатель всяческих, Премудрость нетварная иногда позволяет святым Своим впадать в некоторые несовершенства, чтобы, отважней воспрянув и осмотрительнее живя, они с вящей алчбой и жаждою старались достичь вершин совершенства, а с тем большую славу стяжали, торжествуя над врагами рода человеческого. Всё сие я сказал лишь потому, что с тех пор, как сия посвященная Богу дева достигла брачного возраста, то есть двенадцати лет или около того, по обычаям отечества её, она была заперта в отчем доме, ибо там было не принято, чтобы незамужние девицы этого возраста выходили из дому. В ту пору родители и братья девы, не зная о её обете, стали думать, как её выдать замуж, и подбирать ей мужа поприличнее. Мать же, полагая, что благодаря уму дочери ей посчастливится породниться с каким-нибудь влиятельным семейством (хотя и так уже получила больше, чем могла рассчитывать), стала заботиться о внешности дочери и настоятельно приучала её чаще умывать лицо, украшать волосы и укладывать причёски, удалять всё, что безобразит лицо и шею, и тщательно заниматься всем тем, что украшает женщин, чтобы, если придут звать её замуж, заметили, как прекрасна она. Она же, имея более высокие устремления и даже обеты, хотя из страха перед родителями и не открыла своего обета, решительно отказывалась делать сие, ибо всеми силами старалась угождать не людям, но Богу (ср. Гал. 1:10).
[42] С неудовольствием заметив сие, мать позвала Бонавентуру, дочь свою замужнюю, о которой много раз упоминалось выше, приказав обязательно убедить сестру заняться по принятому обычаю своей внешностью и делать то, что ей матерью велено, ведь она знала, что Екатерина особо нежно любит Бонавентуру, а потому с её помощью девушку будет легче убедить, что и подтвердили последующие события. Ведь по попущению Божию, как было сказано, Бонавентура, использовав множество подходов, убедила сестру, и дева согласилась заниматься своей внешностью, хотя по-прежнему верно хранила обет не выходить замуж.
Позже, каясь на исповеди, она оплакивала этот грех с такими стонами и слезами, что можно было подумать, будто она совершила что-то тягчайшее. А поскольку я знаю, что после её ухода на небеса мне позволительно открыть то, что наипаче послужит её славе, хотя тогда было тайной, я постановил привести здесь беседу, состоявшуюся между нами об этом. Ибо она часто совершала передо мною общую исповедь и всякий раз, подходя к этому моменту, крайне сурово винила себя со стонами и плачем.
[43] Я же, хоть и знал, что души благомысленные усматривают грех там, где нет греха, а легко согрешив, тяготятся много более, [чем следует], но тем не менее, поскольку за вышеназванный грех считала себя заслужившей вечного наказания, вынужден был спросить её, не собиралась ли она и не пыталась ли поступить вопреки своему обету девства. Она ответила, что нет, и что сие ей никогда не приходило на сердце. Далее я спросил, свершила ли она сие, чтобы вопреки обету девства угодить какому-нибудь мужчине особо или мужчинам вообще? Она ответила, что отнюдь не провинилась тем, чтобы взирать на мужчин, показываться им на глаза либо проводить среди них время. Посему, когда ученики отца, осваивавшие красильное ремесло и заодно жившие у него, заходили в помещение, где находилась Екатерина, она тут же на удивление всем убегала от них так быстро, словно нарвалась на змей. И никогда не стояла она у окна или при входе в дом, чтобы наблюдать за прохожими. Тогда я: «Так с какой же стати оные действия по уходу за внешностью заслуживают вечного осуждения, особенно если в этом уходе не было чрезмерности?». Ответствовала на то, что чересчур сильно любила свою сестру, и, похоже, больше, чем Бога, любила её тогда – о чём безутешно плакала и совершала суровое покаяние. Когда же я попытался возразить ей, что, мол, хотя тут есть некоторая чрезмерность, но при отсутствии злого или даже тщеславного намерения, сие не было против Божией заповеди, она, возведя очи и возвысив голос к Богу (ср. Деян. 4:24), сказала: «Ах, Господи Боже мой, что у меня нынче за отец духовный, который оправдывает грехи мои!». Затем, обвиняя саму себя и обращаясь ко мне, она сказала: «Да разве подобает, отче, сему ничтожнейшему и нижайшему созданию, получившему от Творца столько милостей без труда и каких-либо заслуг, тратить время на уход за сей тленной плотью во искушение кого-либо из смертных?». «Я же, – молвила она, – не думаю, что и ада будет достаточно, чтобы наказать меня, если только не пребудет милосердно со мною божественное сострадание».
[44] Тут я был вынужден смолкнуть. Но смысл беседы нашей был, надо понимать, в том, чтобы я смог установить, всегда ли оставалась оная душа чиста от пятна смертного греха, то есть в целости хранила девство ума и тела, не совершая не только смертного греха распутства, но и всякого другого. И вот, я лично представляю свидетельство о ней перед Богом и Церковью Его Святой, что, многократно выслушивая её исповеди, причём весьма часто и генеральные, я ни разу не обнаружил, чтобы она хоть как-то нарушила заповедь Божию, если только не считать за [нарушение] то, о чём я только что рассказал, во что я нисколько не верю, и не думаю, что кто-либо благоразумный поверит.
Ещё скажу, что лично я постоянно обнаруживал в ней такую чистоту от лёгких прегрешений, что в большинстве случаев едва мог усмотреть что-либо предосудительное в том, о чём она ежедневно исповедовалась, ведь ясно не только её духовникам, но и всем, кто общался с нею, что она почти никогда не погрешала словом. Всё её время было полностью занято либо молитвой и созерцанием либо назиданием ближних. Она позволяла себе едва ли четверть часа сна в течение естественного дня (т.е. до предела урезала себе сиесту, традиционно длившуюся два-три часа. – прим. пер.). Когда ж она на свой лад принимала пищу, если это ещё можно было назвать пищей, то всегда молилась и размышляла, вкушая умом полученное от Господа. Знаю, и знаю наверняка, и свидетельствую перед всей Церковью Христовой, что в то время, как я был с нею знаком, для неё было мучительнее вкусить пищи, чем для какого-нибудь голодающего – пищи лишиться, и тело её сильнее страдало от приема пищи, чем обычный больной – от приступа лихорадки. И сие было одной из причин (о чём, даст Бог, будет сказано ниже), почему она относилась к еде так, словно бы это было средство удручать себя и мучить своё хрупкое тело. Так какими же прегрешениями мог быть занят оный ум, который всегда был занят Богом? Однако это не помешало ей так сурово винить себя и так изобретательно выискивать у себя недостатки, что, если бы исповедник не знал её образа жизни, то мог бы подумать, что она согрешила – там, где она не то что не согрешала, но, скорее, наоборот, поступала похвально. Однако я сделал сие отступление, любезнейший читатель, для того, чтобы ты, едва приметишь в сей преподобной деве какой-нибудь недостаток, сразу же понимал, сколь великое достижение проистекало из него посредством Божией благодати.
[45] Но возвратимся к прерванному рассказу. Бонавентура, участив свои уговоры, склонила деву к тем самым женским заботам о внешности, однако так и не добилась того, чтобы благодаря им дева обратилась сердцем к мужчинам вообще или к кому-нибудь из них в особенности, или хотя бы добровольно дала им на себя полюбоваться, хотя молитвенный пыл [её при заботах о внешности] остывал и настойчивость созерцания ослабевала.
Однако Всемогущий Господь, долее не в силах терпеть ни малейшей разлуки с невестой, которую Он избрал себе, устранил препятствие, стоявшее на пути её единения. Дело в том, что когда названной Бонавентуре, сей преподобной девы сестре и совратительнице в суетные дела, вскоре пришлось рожать, роды оказались тяжёлыми, и она скончалась, хотя была ещё довольно молода. Заметь, читатель, как неугодны и ненавистны Богу дела тех, кто пытается сбить с пути или задержать желающих послужить Ему. Сия Бонавентура, как говорилось выше, сама по себе была весьма пристойна как в поступках, так и в речах, но поскольку она старалась стремившуюся послужить Богу [душу] увлечь мирскими [заботами], поразил её Господь и наказал довольно тяжкой смертью. Однако Он обошёлся с нею милосердно, ибо, как спустя какое-то время было открыто деве, хоть она и оказалась в чистилище, где претерпела тяжкие муки, однако по молитвам сестры воспарила в небеса, о чём я втайне узнал от самой преподобной девы.
После ж кончины сестры преподобная дева, ещё яснее осознав суетность мира, с куда более жарким пылом вновь бросилась в объятия вечного Жениха. При этом, виня и кляня себя за проступок, она, как когда-то Мария Магдалина, припав к стопам Господа, проливала обильные слезы и упрашивала Его смилостивиться, непрестанно молясь и помышляя о грехе своём, дабы удостоиться, подобно Марии Магдалине, слов: «Прощаются тебе грехи» (Мф. 9:5, Лк. 7:48). И в то время она прониклась особым почтением к Магдалине, поскольку всеми силами старалась уподобиться ей ради прощения грехов своих. А из того, что её преданность к сей святой росла, воспоследовало затем, что Жених душ святых и Преславная Его Родительница даровали сей преподобной деве саму Магдалину в наставницы и матери, о чем с позволения Господа будет подробнее поведано ниже.
[46] В таковых обстоятельствах древний враг, скорбя от того, что добыча, которую он силился залучить к себе, исторгнута из рук его и окончательно у него отобрана, и видя, как дева, взыскуя прибежища, с величайшей поспешностью устремилась к скинии милосердия Жениха своего, замыслил помешать ей чрез домочадцев предаваться таковым [подвигам] и различными невзгодами и гонениями полностью вовлечь её в мирские [заботы]. И вложил он в души родителей и братьев мысль, что её обязательно нужно выдать замуж, дабы посредством неё приобрести какие-нибудь родственные связи. Он настоятельно им напоминал, что они уже потеряли одну дочь, и в итоге они захотели возместить потерю покойной с помощью живой, а потому всеми способами старались, особенно после смерти [сестры], приискать жениха для преподобной девы. Когда же она заметила это и по внушению Господню распознала козни древнего врага, то тем крепче и усерднее продолжила молиться и неутомимо предаваться размышлениям и покаянным подвигам, а всяческого общения с людьми – избегать, являя родным явные признаки того, что отнюдь не намерена позволить отдать себя жениху тленному и смертному, ведь ещё в детском возрасте по великой благодати Женихом её стал бессмертный Царь веков.
[47] Поскольку сие [расположение духа] было явно заметно по всем признакам, [проявляясь] во всех поступках и словах преподобной девы, и она всегда в том упорствовала, родители обдумывали, каким бы средством склонить душу её к согласию с их [желанием]. Поэтому-то, пригласив некоего доминиканца, который доселе жив, а тогда был их близким знакомцем и другом, с величайшей настойчивостью упрашивали его, чтобы он обязательно убедил Екатерину уступить их желанию, а он ответил им, что сделает всё для себя возможное. Но, встретившись с девой и убедившись в чрезвычайной крепости её святого намерения, он по наставлению совести преподал ей сверх того здравый совет, сказав: «Раз уж ты окончательно вознамерилась служить Господу, а они досаждают тебе своим противлением, покажи им твердость своего намерения: полностью остриги волосы головы своей, и тогда, возможно, они уймутся». Восприняв сие [предложение], словно бы оно прозвучало с небес, она тут же схватила ножницы и с радостью под корень остригла на голове своей волосы, из-за которых, как она думала, так тяжко согрешила. Сотворив сие, она накинула на голову платок и стала вопреки обычаю девическому, но зато по учению апостольскому ходить с покрытой головой (ср. 1 Кор. 11: 6). Когда же Лапа, родительница её, впервые обратила на это внимание и спросила, отчего она вдруг надела покрывало, то не смогла получить ясного ответа, поскольку дева, не желая ни лгать, ни открывать правды, скорее бормотала, чем отвечала. Приблизившись к дочери, она своими руками схватила покрывало и обнажила ей голову и обнаружила целиком обритой. Тогда, огорчившись до глубины души, поскольку волосы те были чрезвычайно прекрасны, она вскрикнула с сетованием, сказав: «Ах, доченька, что же ты наделала?!» А дева, снова покрыв голову, удалилась оттуда; но на вопль матери сошлись муж её и дети; и, услыхав о причине вопля, сильно против девы возмутились.
[48] С того-то возмущения и началась вторая война, суровее первой, но с небес деве была ниспослана настолько полная победа, что те, кто, казалось бы, должен был помешать, чудесным образом стали её союз с Господом укреплять. Ведь они теперь открыто преследуют её словом и делом, сиречь, браня и угрожая, мол, ты, мерзавка, думаешь, что раз остригла волосы, то тебе удастся не исполнить нашей воли? Волосы у тебя хочешь не хочешь отрастут, и если жива будешь, придётся тебе выйти замуж; и никогда тебе не будет покоя, пока не уступишь нашему желанию. Они издали своего рода указ, чтобы у Екатерины не было никакого места для уединения, но чтобы она всегда была занята домашними обязанностями, так что она совсем лишилась места и времени для молитвы и для общения с Женихом своим, а чтобы она хорошенько поняла, как её презирают, освободив кухарку, грязную работу на кухне поручили деве Екатерине. Ежедневно – упрёки, ежедневно – словесные оскорбления, ежедневно – множества пренебрежительных замечаний, из тех, что обычно сильнее всего ранят женское сердце. Дело в том, как я понял, что в то время родители и братья присмотрели некоего юношу, породниться с которым были бы очень не прочь; потому-то и жёстче осаждали Екатерину со всех сторон, чтобы склонить её к согласию.
[49] Однако древний враг, злобными своими и коварными действиями всех их подстрекавший, надеясь, что они сломят деву, добился лишь того, что она с помощью Господней стала ещё сильнее. Ибо она, ни в чём при всех этих [гонениях] не поддавшись, по внушению Святого Духа построила себе тайную келью в собственном уме, из которой решила наружу не выходить ни для какой работы. В итоге получилось так, что если прежде, имея внешнюю келью, она порой находилась внутри, а порой выходила вовне, то теперь, построив келью внутреннюю, которой её невозможно было лишить, она никогда её не покидала. Сии суть победы небесные (ср. 1 Ин. 5:4), коих у неё никто не мог бы отнять (ср. Ин. 16:22), кои несомненно сковывают сатану. Ибо же по свидетельству самой Истины, «Царствие Божие внутрь нас есть» (ср. Лк. 17:21), а из научения Пророка мы узнаём, что «Вся слава дщери Царя внутри» (Пс. 44: 14). Ведь внутри нас, без сомнения, пребывает ясный разум, свободная воля и крепкая память; внутри нас свершается помазание излиянием Святого Духа, которое, усовершая вышеуказанные силы, вовне все нападения врага одолевает и сражает; внутри нас, если мы будем ревнителями доброго (ср. 1 П. 3:13), поселится Гость оный, сказавший: «Мужайтесь: Я победил мир» (Ин. 16: 33). Уповая на сего Гостя, преподобная дева соорудила себе с Его помощью нерукотворную келью внутри, потому и не беспокоилась об утрате кельи рукотворной, находившейся вовне. Покопавшись в памяти, я ныне вспоминаю, что, когда мои внешние занятия порой преступали меру или мне предстояло отправиться в путь, преподобная дева зачастую увещала меня, говоря: «Сотворите себе келью в уме, из которой никогда не выходите». И хотя тогда я понимал это поверхностно, однако ныне, когда я более внимательно обдумываю её слова, вынужден воскликнуть вместе с Иоанном Евангелистом: «Ученики Его сперва не поняли этого; но когда прославился Иисус, тогда вспомнили» и т.д. (Ин 12: 16). Ведь на удивление как мне, так и другим, кому довелось бывать с нею, мы более отчетливо осознаём её поступки и слова в настоящем, чем тогда, когда вживую были с нею.
[50] Потом (возвращаясь снова к тому месту, где прервался наш рассказ) Святой Дух внушил ей иной образ, коим она победила все оскорбления и пренебрежения, что она поведала мне, когда я втайне спросил её, как она выстояла среди такого множества изъявлений крайнего пренебрежения. Молвила же она мне, что в неё чётко запечатлелся образ, что её отец представляет нашего Спасителя, Господа Иисуса Христа, мать же её – Преславную Матерь Его Марию, ну а братья и прочие члены семейства являли святых апостолов и учеников; и ради сего образа она служили всем так радостно и с таким усердием, что все изумлялись. Но и другую пользу принёс ей сей образ, ведь при служении она всегда размышляла о Женихе своём, Которому, как ей представлялось, она служила; и таким образом, находясь на кухне, она всегда оказывалась в святая святых, а прислуживая сидящих за столом, всегда питала душу свою присутствием Спасителя. О, бездна богатства (Рим. 11:33) предвечного совета! Сколь многоразличными и чудесными путями избавляешь Ты уповающих на Тебя от всякой бедственной напасти и проводишь их между Сциллой и Харибдой к пристани спасения вечного!
[51] И вот, пока дела обстояли так, преподобная дева постоянно взирая в уме на награду, обетованную ей Духом Святым, не просто терпела, но и радостно переносила обиды, а бег свой непрестанно ускоряла, дабы исполниться радости духовной. Поскольку же ей не позволялось жить одной в комнате, но предписывалось находиться там, где обитали другие, она со святой сметливостью избрала комнату своего брата Стефано, не имевшего ни жены, ни детей, где днём в его отсутствие она могла побыть одна, а ночью, когда он спал, могла вдоволь молиться. Так, ища день и ночь и взыскуя лика Жениха своего, она не переставая стучалась в дверь божественной скинии. И молилась Господу она неустанно, дабы изволил он стать хранителем чистоты её, воспевая вместе со св. Цецилией известный Давидов стих: «Господи, да будет сердце моё и тело моё непорочно!» (ср. Пс. 118: 80), и так, в тишине и уповании (Ис. 30:15) чудесным образом укрепившись, она с умножением теснивших её гонений всё обильнее исполнялась внутри бо́льшими дарами и радостями; так что его братья, видя его упорство, говорили между собой: «Мы побеждены». Но отец её, будучи благодушнее остальных, в молчании присматривался к поведению её и с каждым днём всё больше убеждался, что ею руководит Дух Божий, а не какая-нибудь девичья прихоть.
То, что изложено в этой главе, я узнал от Лапы, матери её, от Лизы, жены её брата, и от других, живших тогда в их доме, ну а нечто такое, чего другие не могли знать, мне, как сказано выше, открыла сама преподобная дева.
[52] Между тем, во время всех этих событий, случилось однажды, когда раба Христова с великим усердием молилась в комнате своего вышеназванного младшего брата при открытой двери (потому что запираться ей было по родительскому повелению совершенно запрещено), что отец её Якопо вошёл в ту комнату – возможно, чтобы поискать в отсутствие сына что-то понадобившееся ему. Когда, войдя в комнату, он, продолжая, вероятно, свои поиски, огляделся, то увидел, что в одном углу коленопреклонённо молится дочь, скорее уж Божия, чем его, а на макушке у неё покоится маленькая голубка снежной белизны, каковая голубка тотчас при входе отца, вспорхнув ввысь, вылетела, как ему показалось, через окно. Когда он после эдакого зрелища спросил у дочери, что то была за голубка, которая только что улетела, она ответила, что не видела в комнате ни голубки, ни какой-либо мной птицы. Отчего он ещё больше удивился и собирал все слова сии, сохраняя в сердце своём. (ср. Луки 2:19, 51).
ГЛАВА III. ЕКАТЕРИНЕ ОБЕЩАН ХАБИТ СВ. ДОМИНИКА; ЕЙ ПОЗВОЛИЛИ ПО СОБСТВЕННОМУ УСМОТРЕНИЮ ВЕСТИ БЕЗБРАЧНУЮ ЖИЗНЬ, КАКОВУЮ ОНА НАЧАЛА С СУРОВЕЙШИХ ПОДВИГОВ
[53] Помимо прочего, о ту пору в душе девы день ото дня начало расти некое устремление, зародившееся у неё, впрочем, как выше было сказано, ещё в детстве, а ныне, при обороне девства своего, обновлённое: получить и носить хабит Ордена братьев-проповедников, коего вождём, учредителем и отцом был блаженнейший Доминик. Чего ради она, непрестанно молясь, день и ночь старалась достучаться до слуха Божия, чтобы Господь изволил исполнить желание её, и тогда же, как упоминалось выше, прониклась глубоким почтением к названному святому – славному и многоплодному ревнителю спасения душ. В ответ на это преславнейший Господь, взирая, как мудро и мужественно юная Его воительница сражается на поприще и с каким усердием старается угодить Ему, никак не мог допустить, чтобы устремление воли её оказалось напрасным, а ради вящего её спокойствия утешил её нижеописанным видением.
Ибо ведь узрела раба Христова во сне, что явилось ей множество святых отцов и основателей различных орденов, среди которых был блаженнейший Доминик, коего она с величайшей лёгкостью узнала, потому что он нёс в руках своих лилию белизны и красы несравненной, которая, словно новоявленный терновый куст Моисеев, ясным горела огнём, но не сгорала (ср. Исх. 3:2). Когда все и каждый стали уговаривать её избрать для стяжания вящих заслуг один из их орденов, где её служение будет угоднее Господу, она, к бл. Доминику обратив свои шаги и взоры, увидела, что святой отец вышел ей навстречу, держа в одной руке хабит сестёр, называемых Сёстрами Покаяния бл. Доминика, коих в граде Сиене было, да и сейчас есть, немало. А как подошёл он к ней, то утешил её следующими словами, сказав: «Дочь прелюбезная, успокойся (ср. Тов. 7:17) и не бойся никаких препятствий, ибо ты согласно желанию своему всенепременно облачишься в сей хабит». Сие услышав к немалой своей радости, она со слезами счастья возблагодарила Всевышнего, а также достославного подвижника Доминика, который так чудесно её утешил. Так, проснувшись от слёз, она пришла в сознание.
[54] Итак, душа её, сим видением утешившись и укрепившись, тотчас благодаря упованию на Господа прониклась таким дерзновением, что в тот же день дева, собрав своих родителей и братьев, с таким дерзновением обратилась к ним: «С недавних пор ваши речи и манера обращения преследуют цель, как вы говорили, отдать меня замуж за человека тленного и смертного. И хотя таковые [замыслы] привели меня в искренний ужас, как вы могли ясно заключить по множеству признаков, всё ж из почтения, которое я по велению Божию обязана оказывать своим родителям, доселе я ясно не высказывалась. Ныне же, поскольку более нет времени молчать, я просто и ясно открою вам свои сердечные помыслы и намерения, которые не новы, но возникли у меня в детстве и паче окрепли. Знайте же, что я в самом детстве принесла обет девства – не по-детски, а после долгого размышления и по важной причине – Спасителю мира, Господу моему Иисусу Христу и Его Преславной Матери; и я пообещала им, что никогда не будет у меня никакого жениха, кроме Самого Господа. Ныне же, после того, как я сотворила [таковой обет] самому Господу, я достигла более совершенного возраста и разумения; знайте наверняка, что сие так укоренилось в моей душе, что камни легче было бы смягчить, чем моё сердце отвратить от сей святой цели; а чем дольше вы будете над этим трудиться, тем больше времени попусту потеряете. Сего ради советую вам полностью прекратить все попытки устроить мой брак, поскольку в этом я отнюдь не намерена исполнять вашей воли, ведь мне должно повиноваться больше Богу, нежели человекам (Деян. 5:29). Теперь, если вы желаете держать такую меня в своем доме, пускай как служанку, я с радостью готова служить вам по мере сил в том, что умею делать. Потому что, если вы решите изгнать меня из своего дома, то да будет вам ведомо, что сердце моё ничуть не отклонится от своего намерения. Ибо Жених у меня так богат и могуществен, что не позволит мне ни в чём потерпеть нужды, но, несомненно, обеспечит меня всем необходимым».
[55] Выслушав сию речь, все расплакались и, захлёбываясь горестными вздохами, не могли дать ей тогда никакого ответа. Ибо они узнали о святом обете девическом, которому не осмелились противоречить, и столкнулись с тем, что девушка, доселе молчаливая и робкая, так отважно и толково изъясняет что у неё на уме рассудительными словами, а сверх того они ясно поняли, что она скорее готова покинуть отчий дом, чем нарушить данный ею обет, и что, таким образом, она окончательно лишает их надежды выдать её замуж. Сего ради им проще было выплакаться от души, чем отвечать что-либо. Однако, спустя некоторое время, когда прекратились слезы, отец, который нежно любил её и ещё более боялся Бога, вспомнил о голубке, виденной им, и о некоторых иных деяниях дочери, кои с удивлением примечал. И дал он ей, говорят, следующий ответ: «Да не будет этого, вселюбезная дочь, чтобы мы каким-либо образом попытались противостать воле Божией (ср. Нав. 22:29), от которой, как видно, и исходит твоё святое намерение. Так что, раз мы на долгом опыте убедились и теперь точно знаем, что побуждаема ты к сему не девичьей прихотью, а любовью Божией, то вольна ты исполнять обет свой. Действуй, как заблагорассудится и как Святой Дух укажет. Мы более не будем отвлекать тебя от твоих святых занятий, ни же упражнениям в добродетелях тебе отнюдь не воспрепятствуем, однако предстательствуй за нас прилежно, да удостоимся исполнения обещаний (фраза из читаемой трижды в день молитвы «Ангел Господень». – прим. пер.) Жениха твоего, Коего ты в столь нежном возрасте по благодати избрала!» И, обратившись к жене и чадам, молвил: «Пускай больше никто не досаждает вселюбезной дочери моей; ни един да не смеет препятствовать ей в чём-либо; дайте ей без помех служить Жениху своему и молиться за нас непрестанно. Мы не сыщем родства, подобному сему, и не на что нам жаловаться, коль вместо человека смертного мы принимаем [в члены семьи] бессмертного Богочеловека».
По окончании сего разговора, хотя прочие и стенали (а паче всех – мать её, которая чрезмерно любила её по плоти), дева святая, ликуя о Господе, воздала благодарение своему всепобедному Жениху, доставившему ей сей триумф, а также родителей как можно смиреннее возблагодарила, погружённая в замыслы о том, как правильно воспользоваться наконец-то полученным разрешением. И тут мы полагаем предел сей главе.
[56] Однако да будет тебе, читатель, ведомо, что о голубке, которую видел отец, я узнал не от него, потому что он уже преставился к тому времени, как я познакомился со святой девой, но получил эти сведения от нескольких родственников той девы, что жили в их доме, а они слыхали от самого Якопо; мало того, они говорили, что он такое видел часто, отчего относился к ней с великим почтением и никоим образом не желал её беспокоить. Впрочем, я тут был более сдержан в словах, дабы, как подобает, как можно полнее избежать ложных высказываний. О видении же бл. Доминика слыхали от неё самой и духовник её, что мне предшествовал, и я лично. Ну а что касается последних слов, сказанных её родителям и братьям, то, когда я расспрашивал её, как она вела себя во время тех гонений, она мне целиком и обстоятельно их изложила и пересказала.
[ГЛ. VI.]
[57] Итак, получив после долгого ожидания столь полную свободу служить Богу, всецело преданная Ему дева не стала медлить, но дивным образом направила жизнь свою целиком на служение сие. Она попросила и получила крохотную комнатку, отделённую от других, в которой, как в пустыне, вволю могла внимать Богу и смирять тело своё. Сколь суровыми подвигами она там смиряла тело своё и с какой ненасытной любовью искала лика Жениха своего, того словами не описать. Но раз уж в настоящий момент представилась возможность описать её неслыханное самоограничение, то целесообразно будет, как мне кажется, дражайший читатель, в порядке отступления вкратце тебе о том поведать, дабы прежде, чем ты обозришь весь сад её святой жизни, мог ты вкусить некоторые из его первых и последних плодов, впрочем, не ради того, чтобы в надлежащем месте избежать возвращения к подробному описанию оных плодов, когда по милости Всевышнего дойдёт до них речь, но только с той целью, чтобы лучше настроить тебя и подготовить к пониманию плодов её добродетелей.
Итак, да будет тебе ведомо, что в сей келейке, то бишь комнатке, возобновились древнейшие деяния святых египетских отцов, что тем удивительнее, коль скоро вершились они в родительском доме без устного научения, без примера, без руководства. Начнём же с её воздержания от еды и питья.
[58] Мясо она с детства редко ела, как уже было упомянуто, а теперь совсем отказалась от него и настолько привыкла к полному воздержанию от него, что, как втайне мне признавалась, даже запаха его не могла вынести без тошноты. Кстати, не ради того, чтобы подивить тебя, любезный читатель, хочу поведать тебе, что однажды, когда я застал её в чрезвычайном телесном изнеможении, едва живую, поскольку она ничего не ела и не пила из того, что служит укреплению немощных, я додумался добавить к той холодной воде, что она пила, немного сахара, чтобы хоть так немножко взогреть её жизненные силы. Как только я о том проговорился, она, обратившись ко мне, возразила: «Вы, как видно, хотите окончательно меня добить!» Когда я спросил, почему она так считает, то получил ответ, что она настолько, как было прежде сказано, приучилась к кушаньям безвкусным и питью пресному, что из-за предпочтения, вошедшего в свойство, ей от любой сладости сделалось бы дурно. Вот и к мясу, как было уже сказано, она относилась так же.
А вино она в то время, как обрела келью, стала так разбавлять, что, утратив вместе с запахом и вкус, оно сохраняло только красноту, свойственную винам тех краёв. На пятнадцатом же году жизни она совсем отказалась от вина и с тех пор всегда употребляла в питьё лишь холодную воду. День за днём она уменьшала долю любых приготовленных на огне блюд, за исключением хлеба, так что через короткое время, ограничив себя, перешла к питанию хлебом и сырой зеленью. Наконец, в возрасте, если не ошибаюсь, лет двадцати или около того, она лишила себя даже хлеба, оставив себе на прокорм одну лишь зелень.
[59] В конце концов не по навыку и не по природным силам (как будет подробнее, даст Бог, сказано ниже), а чудом Божиим она возвысилась до такого состояния, что хотя сие хрупкое тело было подвержено многим немощам, да и прочие неподъёмные труды сносило, однако отнюдь не потребляло [яств, питающих] корневую влагу, и желудок их не переваривал, и никак его к тому было не принудить, а телесные силы нисколько не убывали из-за нехватки пищи или питья, так что (как я тогда часто говаривал) жизнь её была сплошным чудом. И, как недвусмысленно сообщили мне врачи, которых я приводил к ней, никакая природная сила не могла бы послужить причиной того, что мы видели собственными глазами. Сие всё, однако, более ясно и полно будет с помощью Господней изложено ниже. Но дабы завершить разговор о постничестве Екатерины, скажу тебе, пожалуй, читатель, что в то время, когда я удостоился быть свидетелем её жития, она обходилась без всякой питательной еды и питья и, не поддерживаемая никакими природными силами, всегда с радостью на лице переносила скорби и труды, нестерпимые для других.
[60] Притом не хотелось бы, чтобы ты решил, будто она смогла как-то достичь этого состояния с помощью некоего естественного усилия, упражнения или навыка; не думай также, что и любой человек должен в итоге дойти до таких [подвигов], потому что они в высшей степени необычайны и происходят более от полноты духа, нежели от какого-либо упражнения или привычки к воздержанию. Ты же знаешь, что полнота духа сообщается телу, и когда оно вкушает [от сей полноты], тогда легче переносит муки голода. В чём тут Христову последователю сомневаться?! Разве святые мученики не претерпевали голод и другие телесные муки с величайшей радостью, что превыше всех природных сил? И откуда это (Лк. 1:43) взялось, как не от полноты духа? Я самолично испытал это и думаю, что любой это может испытать, что одни и те же люди, внимая Богу, легко постятся, а если затем займутся житейскими делами, им становится слишком трудно или невозможно поститься, как раньше. И откуда это, как не от того, что полнота духа укрепила тело, ипостасно с ним соединенное? И хотя дар [Святого Духа] превыше природы, однако же по природе тело духу и дух телу взаимно сообщают добро и зло. Я, впрочем, не отрицаю, что некоторым от природы легче поститься, чем другим, и наоборот, но мне кажется, что на протяжении долгого времени беспрерывно держать строгий пост невозможно одной природной силою. И сие ныне подобало в заключение сказать о её постничестве.
Но дабы ты не подумал, читатель, будто преподобная дева только таким образом смиряла плоть свою, внемли дальнейшему.
[61] Она настлала себе ложе из деревянных планок или досок без добавления чего-либо другого, на котором размышляла, сидя, или стояла, склонившись в молитве, а в своё время, не снимая с себя ничего из одежды, укладывала своё тельце спать. Как верхняя, так и нижняя её одежда была шерстяной. Одно время она носила власяницу, но поскольку внутренне была чиста, то и внешней нечистоты избегала, а потому заменила власяницу на некую цепь. Итак, на ней была некая железная цепь, которая опоясывала её непосредственно по талии, да так сильно была затянута, что почти вошла плоть, покрытая со всех сторон кожей, как поведали её духовные дочери и сподвижницы, которые во время обострения её недугов были вынуждены, чтобы вытирать ей чрезмерный пот, часто её переодевать. По каковой причине, ближе к окончанию её земного пути, при обострении недугов я обязал её, напомнив об обете послушания, снять эту цепь, что она и сделала, хотя весьма неохотно.
Сверх того, поначалу её бдения длились до утреннего часа, о чём пространнее, даст Бог, будет сказано ниже, а впоследствии ей постепенно дано было побороть сон настолько, что в течение двух дней она спала от силы полчаса и даже на такой сон не соглашалась, за исключением случаев, когда телесные немощи принуждали её к тому. И как-то сказала она мне, что ни одной брани победа не стоила ей таких усилий, как в брани со сном, и нигде она не встретила столько трудностей.
[62] Далее, если бы в пору нашего с ней знакомства ей встретились умные собеседники, она вне всяких сомнений провела бы сто дней и столько же ночей без еды и питья, говоря о Боге; и нисколько бы при том не утомилась, более того, становилась бы всё веселей и бодрее. Ещё она мне несколько раз сообщала, что в сей жизни её ничто так не освежало, как говорить или общаться о Боге с умными людьми, в чём мы, находясь рядом с нею, убедились на опыте. Ибо же мы воочию наблюдали, что, получая возможность поговорить о Боге и открыть то, что таилось у неё в сердце, она даже внешне выглядела бодрее, крепче и веселее, а когда ей того не позволяли, изнемогала и едва ли не испускала дух.
То, что я сейчас сообщу, [служит] к чести Господа Иисуса Христа, её вечного Жениха, а также к её прославлению – и моему постыжению. Часто, говоря со мною о Боге и углубляясь в рассуждения о Его высочайших тайнах, она надолго затягивала разговор, и я, совершенно не поспевая за мыслию её, да и отягчённый дебелостью плоти, поддавался сонливости; она же, говоря о том, была целиком поглощена Богом и всё продолжала свои речи, пока не замечала моей дремоты. Когда же с запозданием она обращала внимание на то, что я сплю, то громким хлопком будила меня, говоря: «Что ж вы ради сна лишаетесь пользы для души своей? Я стене говорю слова Божии или вам?!»
[63] Помимо же всего этого, желая подражать святому Отцу, явившемуся ей, сиречь бл. Доминику, она ежедневно свершала три самобичевания железной цепью: первый раз – за себя, второй – за живых, третий – за умерших. Ведь в книге жития бл. Доминика написано, что так обычно поступал прославленный Отец, чему она и подражала долгое время, но после того, как на неё навалилось великое множество недугов, не смогла продолжать. Когда же я втайне спросил у неё, каким образом она творит сие покаяние, она хоть и робко, но всё-таки призналась мне, что каждое самобичевание занимало по полтора часа, и почти никогда не случалось такого, чтобы кровь с плеч не стекала струйками к ногам. Узри, читатель, как совершенна была сия душа, которая трижды в день устраивала телу своему кровопускание, чтобы кровью воздать за Кровь Спасителя. Узри, скольких душевных сил [стоили труды] сии, совершаемые на заре её подвижнического жития среди отеческих пенатов без наставления, без руководства и примера со стороны живших рядом.
[64] Читай деяния святых, всматривайся в жития отцов египетских, не забудь исследовать сами Священные Писания и посмотри, найдёшь ли где что-нибудь подобное! Обнаружишь Павла – первого пустынника, который долго жил один в пустыне, но при этом каждый день ворон приносил ему полхлеба. Антония – знаменитейшего своим уставом, который дивные подвиги совершал деятельно и страдательно (т.е. как сам накладывал на себя ограничения, так и терпел внешние тяготы, включая яростные бесовские нападения. – прим. пер.), но вспомнишь и то, что он посещал разных отшельников и, как цветы, говорят, собирая, поучался от каждого какой-нибудь добродетели. Про Иллариона бл. Иероним сообщает, что тот, ещё будучи ребёнком, сначала пришёл к Антонию, а получив от него наставление, отправился в пустыню и там после мужественной борьбы одержал победу. Но и оба Макария, и Арсений, и прочие (которых было бы слишком долго перечислять) имели по одному или нескольку учителей и наставников, которые словом и примером вели их по пути Господню, и то всегда в пустынях или в монастырях, превосходно устроенных и управляемых. А сия истинная дочь Авраама, читатель, как видишь, не в монастыре или в пустыне, а в собственном доме отеческом, без какого-либо посторонней человеческой помощи или примера, а при помехах от множества домашних достигла такой степени совершенства в постничестве, каковой ни один из них достигнуть не мог. Что мы скажем на это? Умоляю послушать ещё чуточку.
Священное Писание упоминает, что Моисей дважды и Илия один раз совершали сорокадневный пост без пищи и питья, что и Сам Спаситель исполнил по свидетельству Евангелия, но о многолетнем посте мы доселе не слыхали. Иоанн Креститель, хотя и устремился, ведомый Богом, в пустыню и обитал там, однако говорится, что он мёд ел дикий и саранчу или коренья травные, а чтобы он держал строгий пост, такого не написано. Только о Магдалине я нашёл упоминание (не в Священном Писании, а в её жизнеописании и в надписи в её гроте (в Сен-Бом близ Марселя. – прим. пер.), которая доселе сохранилась) , что она свершала такой пост тридцать три года, стоя на скале. Именно поэтому, я считаю, сам Господь и его Преславная Матерь, как будет, даст Бог, описано ниже, назначили сей деве Магдалину наставницей и матерью.
Итак, что мы теперь скажем? Ничто не мешает ясно понять, что [сила], каковой преподобная дева благодаря Господу обладала, являлась в высшей степени исключительной благодатью и даром, который доселе никто не получал, что пространее будет объяснено ниже, если изволит сам Господь щедродательный.
[65] Впрочем, не подумай, любезнейший читатель, что я посредством всего вышесказанного хотел поставить сию деву в святости выше всех вышеперечисленных святых, или же что я производил предосудительные сравнения между святыми. Не настолько я безумен, добрый читатель: ведь я упомянул даже Спасителя среди прочих, с Коим, как я знаю, кощунственно сравнивать какого-либо святого; другие же святые, коих имена я назвал, представлены мною не для сравнения, а чтобы ты, во-первых, мог оценить, каково величие Бога нашего, Который по своей неиссякаемой щедрости не престает ежедневно измышлять новые дары, дабы святых Своих совершенствовать и украшать; во-вторых, чтобы ты обратил внимание и тщательнее рассмотрел исключительные качества сей девы, ведь ты знаешь, что, никого не оскорбляя, Церковь поёт о всяком святом: «Не было подобного ему» (Сир. 44:19 – в качестве строчки антифона мессы в память какого-либо архиерея-исповедника. – прим. пер.), потому что всё проистекает из безмерной мощи и милости Освящающего их, Кто может и хочет каждого из святых Своих украсить славой несравненного дара.
[66] Но чтобы мы не слишком отклонялись от нашего повествования, [положим, что] каждый уже может понять из сказанного, до какой худобы должно было дойти то тело, которое постоянно укрощали столь многими и суровыми подвигами и порабощали духу непрерывными наказаниями. Ибо мать её, которая всё ещё жива, как-то раз рассказала нам, что до того, как её дочь начала подвергать себя столь тяжким покаянным подвигам, она так сильна была и крепка телом, что груз, подвезённый к двери её дома на спине быка или осла, без труда подняв, проворно несла на собственных плечах по двум длинным многоступенчатым лестницам до самого верха дома. И была она, как сообщает мать, вдвое шире и толще во всех членах своего тела, чем потом в двадцать восемь лет. Неудивительно же, что она так исхудала, более того, странным кажется и является (и я не думаю, что сие могло произойти без чуда) то, что она не исчахла совсем. Потом, в то время, когда я был знаком с нею, любой мог заметить, что она была весьма слабосильна и худа, потому что, когда дух возрастает, плоть неизбежно убавляется (ср. Ин. 3:30), как бы одолеваемая им. Однако, несмотря на это, трудилась она всегда неутомимо, а паче всего – для спасения душ, хотя и страдала постоянно многими телесными недугами. Таким образом, явилась словно бы другая Екатерина, которая страдала от истощения, но трудилась духом, который, будучи насыщен и крепок, изнутри поддерживал и укреплял немощную плоть.
[67] Что ж, возвращаемся к тому месту истории, где мы изначально прервали её своей речью. Когда святая дева, получив келью и полную свободу посвятить себя Богу, начала с величайшим (как было сказано) усердием восходить к Жениху, древний змей не отказался, хоть и будучи побеждён, от новых попыток досаждать ей. И подступил он к дочери Евы, то есть к Лапе, матери девы, и посредством плотской любви, коей она тело дочери любила более духа её, побудил её мешать покаянным подвигам дочери. Ибо, когда он проведала, что та бьёт себя железной цепью, то возвысила голос и с громким плачем, сетуя, сказала: «Дочка, дочка, я прямо вижу тебя мёртвой; ты себя, несомненно, забьешь! Горе мне! кто отнял у меня дочь мою? Кто принёс мне беды эти?» Продолжая в том же духе, старуха та прибавляла к своим крикам стоны и сопровождала их то и дело безумными действиями, царапая себя и волосы свои поседелые вырывая, как будто уже воочию видела дочь почившею. А крики эти часто приводили в волнение целый квартал, так что почти все соседи сбегались посмотреть, что за новое зло иль несчастье постигло старушку Лапу.
[68] Когда же она заметила ещё и то, что дочь спит на голых досках, она силою затащила её в свою комнату и заставила ночевать с собою в одной постели. А она, не в скудной мере просвещённая духом премудрости, видя такое, преклонила колени перед матерью и, утешив её нежными и смиренными словами, умоляла, чтобы та, оставив всякую горячность, попыталась успокоиться, поскольку она охотно подчинится её приказаниям и ляжет с нею в кровати. Затем же, дабы успокоить мать, она на некоторое время примостилась на краешке кровати, напряжённо при этом размышляя, а после того как мать заснула, тихонько встала и вернулась к своим святым упражнениям. Но и сие она не смогла долго скрывать от матери, ибо не бездействовал враг рода человеческого, ненавидевший её блаженные труды.
И прибегла она к такой хитрости: чтобы лишний раз не огорчать мать, брала тайком с собой дощечку-другую, и когда приходилось спать в постели, украдкой подкладывала их под простыню, чтобы лёжа чувствовать привычную жёсткость и таким образом не менять своего святого обычая. Когда ж через несколько дней её мать и это обнаружила, она сказала: «Зря я, как видно, стараюсь. Ты, я так понимаю, не переменила намерения; лучше мне смотреть на это сквозь пальцы. Спи, пожалуй, где привыкла». Итак, убедившись в стойкости её, она позволила ей в дальнейшем жить по внушению Всевышнего.
И на этом нашей главе конец. А то, что описывается в ней, я узнал от самой преподобной девы, сиречь, что касается поста, других подвигов и порядка их. Кое что, впрочем, сообщила Лапа, родительница её, и некоторые дамы, что были вхожи к ним. Но кое-что я увидел и узнал сам, и прежде всего – о её несравненном даре постничества.
Продолжение – в полном файле для скачивания в начале страницы
Перевод: Константин Чарухин
Корректор: Ольга Самойлова
Изображение: Wikipedia
