Ассизи – сама любовь

Я не могу сказать, что изначально хорошо относилась к Франциску из Ассизи, и даже более того, он всегда вызывал во мне некоторые сомнения и даже отторжение. Не знаю точно, чем это было вызвано. Думаю, дело в том, что мне в принципе претит всяческая экзальтация, как в бытовом, так и в религиозном плане. То же, что я слышала и читала про Франциска, убеждало меня, что по части экзальтированности этот человек мог легко дать фору многим и многим. Даже мой любимый Честертон, во многом – непререкаемый авторитет – не смог привить мне хорошего отношения к этому святому: эссе “Святой Франциск Ассизский” – единственное религиозное произведение Честертона, оставлявшее меня равнодушной.

Тем не менее, с первого дня, как я приехала в Италию, меня не оставляла мысль, что хочется увидеть не столько Рим и Венецию, не столько Флоренцию и Равенну, сколько Ассизи. Я исправно ездила на популярные экскурсии, исправно любовалась известными древностями, но Италия день за днем оставляла меня равнодушной.

Во-первых, было немыслимо жарко. Во-вторых, немыслимо громко. И, если с первым еще можно было сладить – в конце концов, вот оно море, а вот он кондиционер в автобусе и электричке, то со вторым было сладить намного сложнее. Июль месяц, наплыв туристов… Я, конечно, сама виновата и нашла, когда поехать, но, Боже мой, сколько же там было народу! Вечерами на улицах Римини, где я жила, было просто не протолкнуться, и везде – шум, шум, шум, люди, музыка, хохот, мотоциклы, машины, дискотеки – ужас какой-то, если честно.

И еще одно было важное “но”.

Я помню, как сидела в автобусе, ехавшем из Рима, прижавшись лбом к стеклу, и тоскливо думала, мол, невесть что я делаю в этой Италии, чего я не поехала в родной Израиль, где все – мое. Я металась по Италии, одиннадцать городов за две недели, и все искала: покажите, ну покажите мне то глубинное, родное, христианское, святое, к чему можно прижаться головой и ладонями и прильнуть сердцем. А мне раз за разом подсовывали ловушки для туристов. И самое ужасное, что все местные относились к своим сокровищам именно так, и никто ничего не принимал всерьез.

Я только в Италии до донышка поняла, насколько мне безнадежно необходимо христианство. Христианство – во всем. Что я практически не воспринимаю земную красоту, если она не освящена светом небесной. Что для меня чуждо все, чего не коснулась благодать Христа. Чуждо – не в смысле враждебно, а в смысле не интересно. Что я, как влюбленная, вижу только лицо Любимого, и только то, что касается Его, радует меня.

Ассизи у меня почему-то был отложен на самый конец поездки. Не помню, почему – то ли я подсознательно боялась разочарования, то ли наоборот – привычно откладывала самый лакомый кусочек напоследок. А может, всё дело было в том, что ехать туда было крайне неудобно – на трех электричках и автобусе.
Но где-то дня за четыре до отлета я все-таки собралась туда.

От Римини до Ассизи дороги около четырех часов. От побережья Средиземного моря – в самый центр Италии. Я помню, я почему-то ужасно волновалась, как будто ехала не в маленький город, а на первое свидание.

Чудо мягко коснулось меня уже в электричке. Мимо скольких городов и городков мы проехали в тот день – не сосчитать, маленьких, белоснежных, приютившихся у подножья гор. Сколько их мы видели из окон электрички, не скажешь. Но только при виде одного из них мне словно игла вошла в сердце, и стало отчетливо и томительно ясно – это Ассизи. Это не может быть ничем иным, только Ассизи.

Мы проехали мимо, город скрылся, не было ни одного указателя, ни единая буква не намекала на название, но я твердо была уверена – это Ассизи, и у меня почти темнело в глазах от предчувствия, что я скоро там окажусь.

Электричка остановилась на маленькой станции, я выпрыгнула из нее, и впервые поразилась тишине. Не знаю, как это пояснить. Это была тишина жизни. Настоящей, не туристической. Шелестела трава и шуршали листья на деревьях. Вместе со мной из электрички вышло еще человек пять и пошли к автобусной остановке. Я пошла за ними.

На подъезде к Ассизи. Фото: Анастасия Орлова

И из окна автобуса я снова увидела город. И знаете, это было сродни чувству, которое я испытала, когда впервые увидела Иерусалим.

Автобус остановился, мы вышли из него на маленькую, облитую солнцем площадь. И тут меня накрыло. Накрыло невероятной, оглушительной тишиной, какую я не слышала очень давно, потому что ее нет в Москве и нет в туристической Италии. И в ту же минуту я поняла, что наконец-то нашла то, что искала в Италии почти две недели, мечась по ней, как угорелая. Я нашла настоящее. Не выставленное на потеху и продажу.

И еще я поняла, что я никуда отсюда не уеду. Часы пробили уже два пополудни. По-хорошему, у меня оставалось не больше полутора-двух часов на город, если я хотела вернуться ночевать в отель в Римини.

– Я никуда отсюда не уеду, – сказала я себе вслух.

И отправилась искать отель, чтобы снять номер хотя бы на сутки.

Для меня величайшим удивлением стало то, что все отели в Ассизи были закрыты. Я-то думала, тут толпы паломников, а тут… никого.

Да, именно так. Я шла по узким улочкам, где маленькие сувенирные магазины до изумления не раздражали, а умиляли меня, подходила то к одному, то к другому отелю, и везде натыкалась на запертые двери. Первый, второй… пятый… восьмой. Их было много, но они все были закрыты.

У меня было смутное чувство, что я не с того начала. И только когда в воздухе поплыл колокольный звон, до меня дошло, что отель и ночлег – это не главное. Здесь, где все такое настоящее, это не главное. Не заботьтесь о земном. И тогда небесное само о вас позаботится.

Я бросила искать отель и бегом побежала туда, куда хотелось уже до одури – в монастырь Сакро-Конвенто, в место, которое мне уже казалось родным-преродным, к человеку, который мне казался уже родным-преродным, хотя я даже не поняла, когда произошел этот переворот.

Это (на фото) церковь Сан-Франческо, сердце монастыря. Она двухярусная. Под ее нижней частью погребен святой Франциск.

Мне очень сложно рассказать словами, что я испытала, когда вошла в эти ворота и бросила первый взгляд на внутреннее убранство базилики. Тут не поможет ни демонстрация фотографий (чужих, потому что свои я не делала), ни описание того, что я там увидела. У меня руки опускаются. Я только скажу, что это само совершенство, сама красота – тончайшая духовная красота фресок авторства Джотто и его учеников.

Мне – опять же, даже смешно – до этого не нравился Джотто. Но в базилике, полуослепленно оглядывая стены, исписанные сценами из жизни святого Франциска, я поняла, чем отличается пение Паваротти от “мне вчера Изя на кухне напел”. Ни один альбом в мире не способен передать чистоту и красоту этих красок. Это входит в душу, как кинжал. Это сама любовь, само восхищение в красках.

Тринадцатый век. Наверное, еще сильны византийские напевы. Знаете, я отвратительный искусствовед, поэтому то, что я увидела, было для меня совершенно вновинку. Я просто замирала от восхищения, видя, как переплетается византийское и итальянское, как лики еще – византийские, так знакомо-православные, а тела и позы – уже совершенно католические, и наоборот – гречески иконописные фигуры и католические итальянские лики.

Свод Нижней Базилики св. Франциска. Фото: Ксения Лидовская

Людей вокруг не было, и никто не удивлялся, что я стояла посреди базилики и плакала – так сильно, так остро было ощущение совершенно живой любви, совершенно живого христианства, в котором главное – любовь, любовь. И настолько сильным было ощущение неотмирности, особенно, после образцов искусства эпохи Возрождения. Я долго-долго всматривалась в глаза Франциска и всматривалась в лица людей, окружавших его на фресках.

А потом я пошла вниз, в Нижнюю церковь и еще ниже, туда, где похоронен Франциск.

Как будто пришла туда, где меня давно ждали. Я опустилась на пол и прижалась лицом к огораживающей могилу решетке. “Братец, – сказала я тихонько и улыбнулась, сдаваясь. – Приюти меня, пожалуйста, в своем городе”.

В ту минуту мне было решительно все равно на все разделения Церквей и всю мою нелюбовь к экзальтации, и вообще на любые “но”. Я ощущала Франциска живым, я ощущала его искрящуюся любовь ко Христу, такую сильную, такую невозможно, невероятно сильную, что и после его смерти она не ушла, а вживе осталась здесь – в его городе, в его монастыре. И перед этой любовью, поверьте, блекло все – любые заблуждения, любые ошибки. Знаете, почему? Потому что подлинная любовь с легкостью и со смехом признает свои ошибки, когда оказывается перед лицом совершенной Истины. Не знаю, от чего пришлось отказаться Франциску, когда он увидел Христа (и пришлось ли), но я уверена – любое заблуждение было им вмиг отринуто и отброшено совершенно без сожалений. Потому что он любил Христа, а не себя. И любви, кстати, не стыдно признавать свою неправоту.

Я еще немножко посидела на полу, думая, смогу ли я сама с легкостью отречься от своих ошибок, когда придет мой час, или буду цепляться за них? Хватит ли моей любви, чтобы признать себя неправой и принять другую правоту, и не сожалеть о тех призраках, которые создало мое воображение, перед лицом живого Христа? А потом я ушла оттуда, вышла из монастыря, и двери первого же отеля – не вру – оказались открыты. Он назывался “Джотто”.

– А какой вид у меня из окна? – спросила я, сжимая в руках ключ – обетование того, что на этот вечер, на эту ночь и на завтрашний день Ассизи мой, и я – его.

– Вы не будете разочарованы, – улыбнулась девушка.

Воистину, я не была!

Уже был вечер. И было еще тише, чем днем. Я вернулась к базилике – она была уже закрыта – и пошла от нее наверх, по одной из узких улочек Ассизи.

Я, наверное, описываю слишком много ненужных подробностей, но и сейчас перед глазами стоит тот вечер, стрижи в темнеюще-голубом небе, вся срединная Италия, видная мне с вышины, на которую я поднялась. И холм по правую руку, по склону которого бродит гнедая лошадь, и нет ничего мирнее ее фырканья.

Вид из Ассизи на Сполетанскую долину на закате. Фото: Анастасия Орлова

И город, весь как будто оставшийся в 13 веке, сохранивший свое время и главное – сохранивший свое главное сокровище. Я знаю, как это бывает, когда время перестает быть, и любовь пронзает века, наглядно показывая, насколько условно летоисчисление. Так вот, в Ассизи время действительно условно. Потому что Франциск оттуда не уходил. Потому что там и сегодня во всем – любовь. Радостная и сверкающая, как брызги фонтана, и, если Иерусалим для меня – торжественная чаша любви, то Ассизи – маленький искрящийся водопад радости. Потому что там и сегодня ждут и радостно встречают своих.

Уже совсем в темноте я пришла на главную площадь Ассизи, куда выходят городская ратуша и портик древнего храма Минервы, ставший портиком храма Богородицы. Я сидела на краю фонтанчика, пила белое вино и слушала, как часы на башне бьют десять, и смотрела, как темнеет, темнеет. Я совершенно не помнила дороги к отелю, а в этих улочках сложно не заплутать, они узенькие – не везде и руки раскинешь, они ныряют в какие-то подворотни, они вдруг заканчиваются лестницами – и лестницы сами считаются отдельными улочками! – они разбегаются в разные стороны на перекрестках, они просто вопиют о том, что Средневековье не кончилось. Обычно для меня это ужасно нервная ситуация, для меня вообще один из самых неприятных страхов – это в темноте оказаться в незнакомом месте и не знать, как добраться до дома.

Но только не там.

Площадь и Базилика св. Франциска в темноте. Фото: Варя Одуванчикова

Начал накрапывать дождь, и я пошла, не заботясь о дороге, и, конечно, через десять минут я уже была у своего отеля.

Утром меня разбудили колокольный звон и стрижи. И было еще сладких пол-дня, когда я ходила по Ассизи, дыша воздухом христианской любви и свободы, выбирала подарки – именно отсюда мне хотелось привезти что-то памятное, побывала в базилике святой Клары, в монастыре святого Петра, поехала в церковь Санта-Мария-дельи-Анджели в 3 километрах от Ассизи.

К обеду пошел совершенно сумасшедший дождь, и я вымокла под ним не просто до нитки, а, кажется, до костей. А потом пошел не менее сумасшеший град, кажется, про такой принято говорить – с голубиное яйцо, но я не знаю точно, какие у голубей яйца. Вот то, что крупнее перепелиного – точно. И под этим градом я бегала за единственным подарком, который остался потом у меня – остальное я раздарила – глиняным изображением леонардовской Тайной Вечери, прельстившим и восхитившим меня дивной композицией. Помните “Тайную вечерю” да Винчи? Так вот, на том изображении, которое у меня, Иуда, Петр и Иоанн создают совершенно непривычную композицию на троих, резко отступающую от замысла Леонардо – рука Петра лежит на плече Иуды, обнимая и оберегая его, а Иоанн склоняется к ним обоим, как будто не желая верить прозвучавшему “один из вас предаст Меня”.

А потом, когда я уже села в электричку, мокрая и счастливая, небо разрезали радуги, одна, другая, третья – три радуги одновременно, и почти всю дорогу, пока мы ехали, казалось, что конец одной из них падает в землю буквально метрах в пятидесяти от окна поезда.

У меня дома лежит купленный в Ассизи альбом с фотографиями. Иногда я его перелистываю и мучительно хочется снова оказаться на этих улочках.

Я поняла одну вещь. Знаете, можно любить друг друга, признавая друг за другом возможность ошибиться. Франциск стал для меня родным, и я верю в его святость, потому что видела ее воочию, но это не значит, что он в чем-то не ошибался – но тем более это не значит, что он не святой. Ошибаются все, и глупо расходиться из-за ошибок, потому что, в общем, Христос ждет от нас не безусловной правоты, а безусловной любви.
Я не экуменистка, я никого не призываю ни с кем соединяться и объединяться. Я просто думаю, что любящие Христа люди найдут друг друга, невзирая на все ошибки и прощая их друг другу. Как, я верю, простит нам Спаситель.

Дарья Сивашенкова

Фото: www.francescocattutophotographer.com

Подписаться
Уведомить о
guest
0 комментариев
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии