Автор: В этом году на Пасхальное Триденствие приходится годовщина мученичества траппистов в алжирском Тибхирине, чья история стала широко известна, благодаря художественному фильму “О богах и людях”. В ночь с 26 на 27 марта 1996 года исламские террористы выгнали из монастыря семь монахов. 56 дней, проведенных в заключении, и момент их смерти покрыты тайной. Головы монахов были найдены в мешке на дереве. С тех пор прошло ровно 20 лет, но свидетельство траппистов из Алжира до сих пор живо и актуально, быть может, как никогда прежде. О подражании Христу, о том, почему мы не узнаём крест, а Господь медлит, с траппистом о. Михалом Зёло побеседовал Мартин Якимович.
– Мы с легкостью окрестили убитых монахов «мучениками». Вы же, насколько я знаю, возражали против такой классификации. Почему?
– Я пытался расшифровать завещание приора из Тибхирина о. Кристиана де Шерже, очень личный документ, написанный интимным языком, который, тем не менее, являлся собственностью и указателем для всей общины. Именно расшифровать, то есть прорваться сквозь первый, поверхностный слой текста, пойти глубже, ставить вопросы – почему это было написано. Это необыкновенное занятие, потрясающее глубины тела и души, и в месте с тем возвращающее ум в трезвое состояние, которое позволяет дистанцироваться от благочестивого этикета, титулов, званий и определений без возможности их оспорить. Прошу, поймите меня правильно, иначе будете думать, что я какой-то безумный каноник, который самовольно вписывает в часослов титулы святых сообразно собственному видению их заслуг. Нет! Я убежден, что Кристиан, будучи христианином и добрый хронист, хотел оставить после себя очень личный документ в том понимании, какое было у раннехристианских авторов – в котором «личное» не заслоняет Христово свидетельство. Как всякий святой, он держал перед глазами пример нашего Господа: дабы случилось то, что должно было случиться: чтобы все было прощено, чтобы никто уже не сеял ненависть, чтобы осознанно и добровольно отдать жизнь за друзей своих, в том числе за убийцу – друга последней минуты, чтобы всех без исключения ожидать в доме Отца, в котором обителей много. Кристиан желал уподобиться Христу, быть как его Учитель – любить землю, которая была ему домом, быть для других «универсальным братом», делить с ними печали, опасности, внезапную смерть, даже не иметь собственного гроба, быть с ними до самого конца, быть, как они, нищим, осмеянным властью, армией, полицией. Как те, кому некуда было бежать перед смертью. Похоже ли это на каприз французского обывателя, который вдруг решил, что он алжирец?! Кристиан просто любил Иисуса превыше всего и много о Нем знал – ведь любовь – это познание! А раз так, что он видел и тот момент, когда даже Отец не признал в Нем собственного возлюбленного Сына. И все – ради нас…
– Брат Кристофер писал: «Брат Люк сказал: «Смерть? Да ну ее… Я не боюсь террористов». А я смотрю на Тебя, Иисус. И на Твой страх перед смертью. Ты учишь меня не считать себя героем и мучеником». Я трижды после показа фильма замечал, что люди хотят видеть в них героев и не хотят ничего знать о их внутренних переживаниях…
– Люди не так глупы… Может, стоит присмотреться поближе их ожиданиям? Они хотят свидетельства. Они сыты словами по горло. Рынок и маркетинг научили их, что слова, расхваливающие продукт, не обязательно правдивы. Людям нужна икона, они хотят прикоснуться к реальности – если ты весь для Бога, посвятил Ему свою жизнь, ты должен отличаться от нас. Монахи вслед за св. Бенедиктом повторяют, что они – воины Христовы. Если это так, то спору нет, никаких послаблений. Нельзя собрать пресс-конференцию, снять облачение, переодеться в гражданское, и, как полковник у Гомбровича, сказать: наше мужество в страх обратилось, прошла любовь, завяли помидоры, а мы едем на каникулы. Люди скажут: ты лгун. Правда, они еще добавят, что, дескать, твоя жизнь, твое дело, и будут тоже правы. Если я говорю «Нельзя», то делаю это не во имя поддержания доброго имени Церкви, фасада, прикрывающего штакетник. Это нужно для того, чтобы дать шанс Богу! Отцы пустынножительства советовали оказавшимся в трудных обстоятельствах ученикам не убегать, но есть, спать и делать что угодно, чтобы только не быть без дела, не бросать и не сидеть в келье. Есть мнение, что люди захотят того же, что и люди Божьи, если увидят красоту Божьего дела – конкретику, плоды хождения с Богом, а не загадочную, бесплотную пустоту. Красота для них – также и в страхе и сомнениях Кристофера, его бегстве, но также и в возвращении и сопутствовании им аж до смерти. Их крайне интересует эта перемена, потому что сначала они видят растерянного человека, который в какой-то момент вступает на ринг для последней битвы. И думают: значит, Бог, наверное, не так уж и далек и равнодушен, как нам кажется? Есть, разумеется, и такие, что и Иисуса винят за страдания в Гефсиманском саду, ибо «что же подумают люди»! Причем, подумают не о Иисусе, а о нас, освятивших Церковь своим присутствием.
– После просмотра фильма в ушах еще долго стоит крик о. Кристофера: «Спаси меня!» Наш брат-католик не очень склонен кричать на молитве. Он, конечно, прочтет про Вартимея, но у самого кишка тонковата…
– Но, может, он кричит без свидетелей? Кто знает… Может, он кричал, но потом у него были переговоры с антитеррористами, потому что обеспокоенный сосед вызвал… Смелости у него достаточно, однако практический ум склоняет кричать «на», когда стоило бы покричать «к». Кричит на представителей Бога (потому что под рукой), на женщину (ведь если хочет женщина, хочет Бог), а в интернете – на священника, потому что вообще скучный и надоел. В парке от него достается представителям фауны, в которой таланты разделены несправедливо – получает и кот, и собака, и даже белка: а чтоб не была такой веселой. Кроме того, наш человек прекрасно ориентируется и уже заранее точно знает, кто виноват, кто – причина его несчастий и где скрывается враг: разумеется, все там же, под рукой. Поэтому ему нет нужды обращаться к Высшей Инстанции. Наш человек не очень любит себя, скорее даже стыдится, ему плохо от одной мысли, что он может себя скомпрометировать, стать объектом шуток: он, обладатель высшей мудрости, знающий все лучше кого-либо, представитель славного, но несчастливого племени, которым должен восхищаться мир, затаив дыхание. А кричать на Бога – это, ну… ненормально, несерьезно, что-ли… Не стоит забывать и о том, что наш человек зачастую немного неверующий под той своей толстой кожей, поэтому ему неловко приходится в ситуациях, когда он остается с Богом один на один. И чаще всего он избегает таких ситуаций.
– Устав святого Бенедикта разрешает кричать в монастыре траппистов?
– Хмм… Да, разрешает. Но только Богу. Он разрешает Ему покричать на монахов – чтобы пробудить их от спячки средь милых привычек, отряхнуть с них остатки лени, чтобы они выступили на борьбу с диаволом. Бог кричит: «Я здесь!» А святой комментарий гласит: «Ныне, услышав глас Его, не ожесточайте сердец ваших». Поэтому мы радостно бежим навстречу, почти так же грациозно – несмотря на наши животы – как в Песне Песней. А там больные, старые, молодые, увязшие в обязанностях, кто-то у врат ждет поговорить, дома гости – разумеется, ужасные и неблагодарные, в ночлежке, конечно же, бездомный, вшивый и не желающий предъявить удостоверение личности. Но когда Бог покричит, все возвращается на свое место, воздух очищается как после грозы, и хотя на горизонте еще погромыхивает, к нам уже возвращается желание жить, исчезает жалость к самим себе и недовольство тем, что созерцательный суп, видите-ли, был пересолен.
– Вот сцена пугающего грохота в дверь: в монастырь стучатся «горные братья». И мы чувствуем страх. Не возвышенный, героический взгляд в глаза смерти, а малодушный, смердящий страх. Почему мы «припудриваем» страдание, а когда оно приходит в реальности, мы не умеем узнавать в нем крест?
– Простите, но это, наверное, хорошо, что мы чувствуем обыкновенный страх без всякой благородной торжественности. Настоящие герои боятся. Иногда очень сильно боятся. Сталин велел давать солдатам спирт перед наступлением, чтобы бойцы могли идти под огнем, не падая на землю. Но однажды спирт выветривается, остается только стучащий зубами человек. И происходит нечто удивительное, действительно, чудесное. Свидетельствуют о том, скажем, акты мучеников из Лиона: за день до казни – ужас, страх, боязнь боли, а в день казни – удивительное для всех спокойствие. Мы, христиане, говорим, что сам Христос сражается за нас. Когда опытный, «намоленный» монах во время болезни вдруг начинает бояться и паниковать, в какой-то момент наступает ясное чувство освобождения, радости, ожидания встречи с Богом. Я неоднократно был свидетелем этого, и скажу, что это нечто удивительное, сверхъестественное. Мне кажется, Бог поэтапно разоружает нас перед встречей с Ним. Поэтому, как Вы заметили, мы не узнаем крест: Бог словно вводит нас в область затмения, чтобы сиял лишь Его свет, лишь Его мудрость была мудрой, Его сила – сильной, а мы чтобы стали вновь детьми, у которых глаза на мокром месте и течет из носа, без прошлого и будущего. И мы стоим, словно посреди темного леса, и зовем: «Отец, папочка, где Ты?» Блаженный Иоанн Павел II напоминал нам ответ Бога: «Не бойтесь! Вот Я с вами до скончания мира. Я Есмь. Даже если пойдешь долиной смертной тени, не убоишься, ибо Я с тобою».
– Мы на каждом шагу слышим: «Благословляйте Господа!». Но разве стон сквозь стучащие зубы «Благословен Ты, Господи, за страх, парализующий меня» понравится Богу?
– Это удивительно, но Богу нравится все, что Он сотворил. Мы Ему очень нравимся, хотя если посмотреть утром в зеркало во время бриться, можно усомниться в Его вкусах. Особенно, если мы стучим зубами от страха. Но с людьми тоже бывает такое – порой нам не просто понять, что мог найти один человек в другом такого прекрасного. Если бы было иначе, мы не спрашивали бы с укором: «И что он в ней нашел?» Или «она в нем нашла». Сам меня сотворил – вот и получи теперь, что есть, можно бы сказать. Наверное, святого архангела Михаила страх не лишает воли, но отца Михала Зёло очень даже. Однако то не архангел Михаил принимает Бога под видом хлеба и вина, только некто Михал З., который ни разу не ангел… но сын Бога! Усыновленный, правда, но ведь сын. Верим ли мы в это? Я верю. И доверяю Ему. Если однажды я стану святым, то именно «святым в уповании». Во мне нет ничего, чего Он прежде туда не вложил, но даже и та горстка талантов, что там лежит, это скорее бесполезный хлам. Вроде я и трудолюбив, но результатов – кот наплакал…
– Сидящие за столом монахи молят Бога о помощи в понимании ситуации. Им отвечает эхо. А ответ приходит намного позже. Медлительность Бога, у Которого есть время на все, порой невыносима. А Вы не требуете от Него немедленного ответа?
– А мог бы я принять ответ, которого бы не понял? Я бы его попрал, потому что не был бы готов его принять, заболтал, подправил своей гордыней и страхом, украсил ненужными букетиками, не дочитал до конца и потерял бы, убегая? И именно побег бы меня и убил. Стоит помнить, что мы имеем дело с Богом, с Престолом, а не с коллегой на работе, с которым перебрасываемся парой слов за одним столом. Смирение и мудрость открываются нам в ожидании – великом ожидании, которое должно быть таковым, чтобы принять Великого Бога. А Он в это время Духом Святым устроит наши сердца способными понять и достойно принять ответ. Ведь ответ никогда не бывает равновелик нам самим.
– Испуганный Кристофер спрятался в пустой бочке из-под вина. В ней он провел несколько часов, думая, что кровавая бойня уже позади. А когда вышел, застал братьев… поющих рождественские песни. В своих разговорах они касались его малодушия?
– Нужно понимать монахов: они все видят, но ничего не говорят. Или поют – то есть, дают сигнал брату Кристоферу: садись с нами, мы в безопасности. Нас так воспитывают – не удивляться ничему, и меньше всего – слабости брата. Как говорили египетские пустынники, «Он сегодня, ты – завтра». Речь о падении. Кто стоит, смотри, чтобы не упасть. Кристофер свое пережил, дорого заплатил, говорил, что это были ступени в преисподнюю – о чем тут еще рассуждать…
– Вы знали двоих братьев, которые спаслись. У них не было нравственного «похмелья», мук совести, чувства вины? Говорили ли они что-то случившемся?
– Это люди старой закалки, из них гвозди бы делать… Я уже из тех, чья закалка не так крепка. Она неплоха, нас воспитали на «духовной египтологии» и я неплохо читаю «иероглифы»: пиктограммы их поведения ясно говорили: «Нам тяжело! Помогите!».
– «Моей жизни никто не отнимает, я сам отдаю ее», – писал о. Кристофер. Мы смотрим тяжелые сцены фильма и хватаемся за голову: как это, никто не отнимает? Мы же своими глазами видим убийц!
– Это дословная цитата из Иисуса. Возьмите теперь Евангелие и перечитайте описание Его Страстей: вы схватитесь за голову! Что мы там творим с Иисусом?! Какие сальности, плевки, побои, как мы волочили Его к Анании, к Каифе, обряжали в хламиду шута, карнавального короля, подговаривали других дать Ему «с ноги», подкупали свидетелей, шантажировали… Мы вывели Его за город, сделали все, чтобы Он сдох там как жертвенный козел, а потом вернулись обратно уже как добропорядочные отцы семейств, как набожные монахи в трапезную. Сходили «от киота до компота». Наверное, Он тоже лжет, когда говорит, что никто у Него жизнь не отнимает, что Он сам ее отдает. А и нам все гладко пошло: не спрашивали согласия, сделали все как сами хотели, и Он даже не пискнул. Нет Его, вычеркнули из списка живых, удалили из френдов на Фейсбуке, из дневника и голосовой почты. И теперь нам надо придумать о Его смерти что-нибудь веселое, чтобы убить Его еще раз. А потом еще и еще, сколько товарищ редактор попросит. Ну так что, редактор, мы отняли у Него жизнь или Он сам ее отдал?
Нам очень трудно осознать, что все те люди, которых унижают и топчут, могут что-то дать от себя. Но они давали! Добровольно, за нас. Отдавали, потому что у них было то самое «нечто», которое мы так и не смогли вырвать из сердца Иисуса Христа несмотря на искусное пыточное следствие. Пусть наши читатели тоже поломают голову над этой загадкой – ведь у них в сердце также есть «нечто», просто его надо найти и отряхнуть от пыли.
– Из Дневника о. Кристофера: «Две наши сестры, Вивьен и Анжелик, были убиты. Я снова и снова возвращаюсь к Откровению св. Иоанна. Блаженны читающие. Да, это про Тебя, победительный и убитый Агнец». Победительный и убитый? Современный мир пожмет плечами: парадокс какой-то…
– И это очень правильная реакция! Она свидетельствует о писательском таланте апостола Иоанна, который последовательно и до самого конца следует стилю apocaliptique. Откройте Откровение, главу 13, стих 18. Что прочтем? «Здесь мудрость». Или главу 17, стих 9: «Здесь ум, имеющий мудрость». Это ничто иное, как приглашение к вдумчивому чтению, потому что речь об обращении собственного сердца, о моей собственной судьбе! Этот процесс невозможно ускорить, облегчить, прочесть в облегченной версии. Когда я следую от символа к символу, от знака к знаку, происходит обращение моего ума и сердца. Мы постепенно становимся пророками, людьми Божьими. Посмотрите на главу 10: Ангел протягивает смотрящему книжку раскрытую и приказывает ее съесть! И потом автор говорит: «Она в устах моих была сладка, как мед; когда же съел ее, то горько стало во чреве моем».
Добавлю, что сам фильм «О богах и людях» полон парадоксов. Ему прочили большой провал, но только во Франции его посмотрели три миллиона человек. Это также свидетельствует о тоске по победительному и убитому Агнцу. Я в свое время не советовал редактору журнала „W drodze” публиковать весь текст дневника о. Кристофера, потому что поляки могут не понять французов. Но весь тираж был раскуплен. Современный мир пожимал плечами, но читал и жалел, что уже конец.
– Вы как-то процитировали слова брата Люка из Тибхирина: «Монах – это парень, который стоит на перроне и ждет. Кто-то читает газету, кто-то нервно ходит туда-сюда, а он стоит и ждет. Люди смотрят на него и говорят: «Если он так ждет, то поезд точно приедет». И что? Где поезд? Люди уже нервничают, смотрят на часы. Некоторые уже отчаялись…
– Но Вы не вспоминаете о благодарности тех, кто там ждет. К тому же тот монах – не пресс-секретарь племени Майя! Вот уж кто умеет бесить! Народ, понимаешь, с тещами помирился, последние деньги в бункеры вложил, отправил детей в другой часовой пояс, а тут появляется он и объявляет: извините, конец света отменяется, всем спасибо. На перроне, кстати, не так все плохо, как кажется. Посмотрите сами. Те, кто у громкоговорителя (то есть, доминиканцы), транслируют реколлекции последней надежды, включают успокоительную «грегориану». Кондукторы (от Радио Мария) проверяют места и смотрят, чтобы багаж находится в правильном месте. Кто-то готовит в привокзальном кафе, кто-то подметает оброненные бумажки. Бельгийские собратья монаха стоят тут же рядом с продуктами своих монастырей и зазывают: «Кому пиво, пиво светлое, пиво покупаем!» Строгие мужчины с молотками на длинных рукоятях (наверное, иезуиты) предупреждают о подстерегающих на боковых путях дрезинах местных линий, ибо это секты. А сверху на все это смотрит наш Господь, который не желает смерти грешника, но его обращения, и потому медлит.
А что наш монах? Монах как стоял, так и стоит. Ему единственному все равно, что творится вокруг – он уже отдал свою жизнь, дав обет непрестанного обращения…
Источник: Marcin Jakimowicz | Братство святой Биргитты
Фото: www.ihu.unisinos.br
